обстановке следовало делать заинтересованное лицо, живо реагировать на реплики и высказывать суждения. Я пихнул Куропаткина в бок, ибо последний с трудом сдерживал зевоту.
Это не укрылось от зоркого взгляда шефа:
– Вот ты, Василий, молодой, и ложишься спать поздно, – сварливо произнес он. – С девочками, там, то да се… А ведь я тебя уже ранее предупреждал, чтобы, значит, того… Я понятно излагаю?
– Виноват, Петр Янович! Больше не повторится.
– То есть, надо полагать, с девочками ты больше не гуляешь, и я заношу тебя в список женоненавистников. Теперь вас уже трое: ты, Сюняев и Кикнадзе… Мне-то плевать, что ты ночами не спишь, но при одном условии: если результат налицо. Но если его нет, я, как начальствующая фигура, обязан тебя стимулировать. А как? И вот начинается эта волынка с укреплением дисциплины. Так что ты уж не спи хотя бы в моем кабинете. Чтобы, значит, не обременять меня заботой о воспитательной работе. У меня и без нее забот полон рот!
Это была обычная преамбула. Петру Яновичу нужен был разгон, и он его взял.
– Ладно… Был бы Сюняев, а так – неинтересно. Значит так… Вот, Глеб вы там неделю сидите…
– Три дня, – Петр Янович.
– С учетом прогулов и прочего – неделя без малого. Результатов – ноль. Ну, я особенно, и не надеялся, с учетом Валентины, и так далее. Я уже знаю, что всякая любовь уменьшает умственные способности на тридцать восемь и шесть десятых процента. Так вот, посылая вас в архив, я имел в виду две цели. Вам нужно обтереться в этой куче отчетов, и, как я понял, вы уже приступили. Куропаткин уже методики сочиняет, а войдете во вкус – дело пойдет, если, конечно, – он вздохнул, – где-нибудь что-нибудь с чем- нибудь опять не столкнется, и кроме вас под рукой никого не окажется… Вторая цель, а точнее сказать, надежда состояла в том, что вы с пылу с жару зацепитесь за некоторое странное обстоятельство, и, начав разматывать, углядите, за что оно там еще цепляется. Вы не наткнулись. Тогда я вам говорю: ищите – там есть что найти. Я бы мог на него указать, но мне хочется выяснить, годится ли хоть на что-нибудь методика Куропаткина, да и сам Василий, вместе с иными прочими. Надеюсь, я понятно изложил?
– Так ведь шестьдесят тысяч отчетов, Петр Янович! – вырвалось у Куропаткина. – Что же вы хотите?!
– Пустяки. Было бы столько миллионов – я бы понял… Ну, теперь-то вам это будет раз плюнуть. Ибо вы знаете, что кошка в помещении имеется.
– А она имеется? – уточнил я.
– Обязательно. Я на нее вышел косвенным образом через порочащие меня связи с… кое-кем. И с этим мы покончили. То есть, вы продолжаете упорно трудиться, а я жду результатов и готовлю сердечные капли. Теперь же я хочу с вами посовещаться. С Сюняевым посовещался, с Карпентером посовещался, с Штокманом посовещался, с Кикнадзе потом отдельно посовещаюсь, – Гиря загибал пальцы, – а вы у меня – главная надежда. Я для вас припас вот этот палец, – он показал большой палец. – Почему? Да потому что других надежд пока нет. Кроме вас в отделе осталось только два дознавателя, и их я держу на случай всяких непредусмотренных случаев. Остальные либо работают над отчетами – их я не трогаю, либо вообще черт знает где! Так что, предупреждаю, шутить я не намерен.
Мы с Василием синхронно изобразили на лицах ответственность и служебное рвение.
– Неплохо! – похвалил Гиря. – Вижу, что мимикой владеете. Сообщаю, что Куропаткину присвоен статус. Отныне он – дознаватель Отдела Безопасности ГУК со всеми вытекающими… и втекающими, с чем я его и поздравляю. Удостоверение – в канцелярии.
Я хлопнул Васю по плечу и пожал руку. Он смутился и даже покраснел.
– Следующее. Глеб, я придаю тебе Василия в качестве ведомого. Ты, – он ткнул в меня пальцем, – введешь его в курс всех этих… обстоятельств, подробностей и нашей болтовни общего характера. Я подчеркиваю – отныне у него в голове должна находиться точная копия того, что есть в твоей. Почему? Потому что в любой момент одного из вас я могу отвлечь, а дело страдать не должно.
Мы с Васей переглянулись. Такое практиковалось редко. Обычно ситуация, когда один из дознавателей дублирует другого, возникает, когда предполагается негласное дознание. В подавляющем же числе случаев нет нужды скрывать что бы то ни было от кого бы то ни было, и надобность в подстраховке отсутствует.
– Ну а теперь, – Гиря вздохнул. – Теперь перейдем к конкретике… А конкретика такая: есть подозрение, что у меня очень сложное психическое расстройство. Скажу вам откровенно, я в полной растерянности. Представляете: я руководитель Отдела Безопасности ГУК, Гиря Петр Янович сошел с ума!
Гиря сокрушенно покивал, мол, вот до чего дожился!
– Вы нас интригуете, – заметил я ядовито.
– Что я вас? – изумился Петр Янович.
И немедленно на меня уставился в своей обычной манере. Но вдруг, совершенно неожиданно, огрызнулся:
– Молчал бы уж. Сопли вытри, потом учить будешь!
Куропаткин от изумления чуть со стула не слетел. Я, признаюсь, тоже был ошарашен.
– Потому что довели! – пожаловался Гиря. – Приходит Сюняев и обзывает 'старым идиотом'. Приходит Штокман и размазывает по стенке. Теперь еще и этот… А я вам не Христос, чтобы башкой о стенку стучаться. У меня, может, вот здесь, – он постучал по виску, – прозрение. И куда его девать прикажете?
Вася ткнул меня в ребро локтем и сказал простецки.
– Петр Янович, вы бы поделились своими прозрениями, а уж мы… Мы за вас стеной!
– Во-от! Учись, Глеб! Вот как надо. А не так, как ты, с издевкой да подковыркою. И результат налицо – сейчас все выложу. Дайте только с мыслями собраться…
Гиря вздохнул посмотрел в окно, посмотрел в потолок, в пол, покивал сам себе и, наконец, уведомил:
– Приступаю. Вы, мальчики, в курсе, что по роду службы, ко мне стекаются разные забавные факты и фактики. Но те из них, которым не находится конкретного применения, я не выбрасываю, а складываю в сейф. Фактиков накопилось много, в основном это всякая ерунда, но есть среди них особая категория, которую я храню особо тщательно. Каждый факт из этой категории фактиков, вообще говоря, сам по себе ничего не означает. Всякое в нашей жизни бывает… Но я не сижу, как некоторые, а на досуге классифицирую, прилаживаю их друг к другу так и эдак. Получается некая мозаика, я в нее вглядываюсь, получая эстетическое наслаждение, примерно такое, какое получаешь, рассматривая картинки в калейдоскопе. И вот, однажды – вдруг – начинает мне мерещиться, что это вовсе не узор, а картина. Я – туда, я – сюда… Проконсультировался с психиатрами – нет, говорят, практически здоров, хотя с умственными способностями дело обстоит неважно. Но с тех пор чем больше всматриваюсь, тем больше мерещится. В связи с этими сумеречными явлениями моего подсознания, я решил провести с вами ряд собеседований.
– А с другими, Петр Янович, уже провели? – имитируя наивность поинтересовался Вася.
– Кое с кем. Все – в основном Сюняев и Штокман – факт психического расстройства подтвердили и порекомендовали его тщательно скрывать. Мол, если вести себя правильно, никто и не заметит. А мне неймется! Поэтому я решил действовать. Но как? Можно, конечно, действовать официально. Завести папку, назначить ведущего, поставить в известность вышестоящие инстанции, и прочее… Что за этим последует – совершенно непонятно. Например, может подняться такой шум и тарарам, что и рад не будешь. Или, скажем, меня упрячут в желтый дом. Причем, я даже и сопротивляться не буду. Потому что ясно, что это бред какой-то!
– А что именно мерещится, Петр Янович? – поинтересовался Куропаткин. – Может это пустяки какие- нибудь, всякие глупости.
– Нет не пустяки. Мерещится мне вот что, – Гиря поскреб затылок, – Заезжаю издалека. Был такой период в истории – лет сто пятьдесят тому назад, когда пытались нащупать сигналы от внеземных цивилизаций. Так пытались, эдак, но ничего похожего не нашли. И постепенно само собой возникло мнение, что никаких братьев по разуму нет – мы одни во вселенной. Так вот, я пришел к выводу, что братья по разуму обязательно где-то имеются. Только рты закройте – мы с вами профессионалы и к делу должны отнестись профессионально. Звучит это так: по косвенным данным установлено, что группа
