неустановленных лиц нащупала таки канал связи с внеземной цивилизацией, и потихоньку готовится вступить в контакт, а может уже и вступила. При том, что цели и намерения этой группы нам неведомы. Каково?
– То есть, это вполне серьезно? – уточнил я.
– Достаточно несерьезно. Я имею в виду свои подозрения. – Гиря насупился. – Во всяком случае, достаточно несерьезно, для того, чтобы начать этот момент прорабатывать. Факты, мне известные, находят полное объяснение в рамках такой гипотезы. А в рамках других – не находят. Причем, как не находят – совсем!
– Действительно, если все обстоит именно так, то.., – пробормотал я.
– То что? – Гиря ощупал меня колючим взглядом.
– Тогда, – я растерялся, – надо бить во все колокола.
– А зачем в них бить?
– А какими фактами вы располагаете?!
– А это не важно! Допустим, неопровержимыми. И что, будем бить?
Я пожал плечами.
– Вот именно! – Гиря откинулся на спинку стула. – Я излагаю гипотезу – меня прячут в дурдом. Я излагаю факты – все пожимают плечами, и не знают, что с ними делать. Тогда я воздерживаюсь и начинаю думать дальше. И вас за этим пригласил. Но вы, как я понял, думать не желаете. Вы хотите иметь факты. Как будто эти факты избавят вас от необходимости думать.
– Но ведь это – с ума сойти! – сказал Вася.
– Ты думаешь, с ума сойти так просто? Попробуй.., – Гиря хмыкнул. – Не пойму только, зачем тебе могут понадобиться братья по разуму, если ты от них с ума сойдешь. Фокус в том, пацаны, что этот канал связи, по моим прикидкам, действует очень давно. По крайней мере, три или даже четыре тысячи лет. Но те, которые им пользовались, полагали, что имеют дело не с братьями, а с Господом или с Аллахом. Или еще с кем-то подобным. Но вот теперь, по моим предположениям, нашлись умники, которые поняли, с кем имеют дело. И это радикально изменило ситуацию.
– Да, – сказал я. – Это неприятно.
– Именно! Мы с вами – безопасность. Обязаны мы реагировать? Обязаны. Но как? Ведь не известно, о чем они договорятся, или уже договорились. Скажу вам так: от братьев по разуму – тех, что там, – он ткнул в потолок, – ничего плохого я не жду. Раз за пять тысячи лет ничего плохого не случилось, то, даст Бог, ничего такого и впредь не случится. Они там не дураки… А вот за наших придурков – я имею в виду тех умников – не поручусь. Черт знает что они здесь могут выкинуть!
– Например? – сказал я.
– Понятия не имею, – отрезал Гиря. – Если ничего опасного они не затевают, я их и знать не хочу! С другой стороны, стукни мы сейчас во все колокола, представляете, что произойдет? Найдутся какие-нибудь фанатики, секты возникнут, и пошло поехало. Объявят завтра конец света, или начнут строить ковчег, чтобы лететь к иным мирам. Откуда я знаю?! Но просто сунуть под сукно все мои рассуждения уже невозможно. Чем мы будем отличаться от этих умников? Да ничем! А чем мы сейчас от них отличаемся? Я вам скажу, чем. Мы – официальная инстанция. Мы не имеем права пустить все на самотек. Мы обязаны проводить отчетливую и внятную политику во всех вопросах, имеющих отношение к безопасности. Но сначала ее следует выработать. Вот моя позиция. Но у меня есть пока только позиция, и нет в голове никакой политики. Поэтому я и дошел до того, что с вами тут дискутирую. Что скажете? Ты, Кукса?
– А кто еще в курсе? – поинтересовался я.
– Кто-кто… Да все, те же самые. Ты, да я, да мы с тобой. Теперь вот и вы с Куропаткиным… Ты, Куропаткин?
– Петр Янович, а если, скажем, братья по разуму предвидят для нашей цивилизации какую-то глобальную опасность, и предупреждают о ней? А умники приняли предупреждение и начинают какую-то деятельность… Не зря же про конец света столько шуму уже лет пятьсот.
– Молодец! – похвалил Гиря. – Не Бог весть что, но проблеск сумасшествия ощущается. Я об этом думал. Но если опасность внешняя и близкая, они, скорее, вмешались бы сами. Нет, думаю, в ближайшей перспективе опасность для нашей цивилизации скорее исходит от нее самой… А ты, Глеб, что-нибудь еще скажешь?
– Пока воздержусь, – буркнул я. – Надо подумать.
– Тоже верно. Надо подумать. Вот вы и подумайте. Только не так думайте: ах-ах, братья, ах, по разуму! Так я уже думал, и никакого толку. А спокойно так, в деловом ключе. Например: ну, хорошо, братья, и что из этого вытекает?.. Жаль, конечно, что они не объявили заранее, мол, передаем строчное сообщение, готовьте оркестры, выходим на контакт, прием. Тут же всеобщее ликование, народные гуляния, и прочее в том же духе… Да и что, собственно, произошло, такое особенное? Что, в Галактике мало звезд? Кто-то сомневается, что возле некоторых из них есть планеты? А если они есть, то почему бы на каких-то из них не образоваться братьям по разуму? Говорят, правда, что вероятность ничтожна. Но вероятности эти высосаны из пальца. Завтра придумают другие вероятности, а послезавтра окажется, что вселенная битком набита братьями… Честно вам скажу: мне все эти размышления о вероятностях не близки. Нет, не близки. Дурь какая-то. Вероятность зарождения жизни ничтожна. И что? Мы же умудрились как-то зародиться. Вероятность зарождения двух жизней еще ничтожнее. И что? Как из этого вытекает, что две ну никак зародиться не могли? А тогда почему не три? А почему не тринадцать с четвертью? Вот если бы не было ни одной, тогда бы у нас с вами был повод для раздумий, но нас самих бы в этом случае не было. То есть, повод есть, а нас нет…
Гиря улыбнулся и рассеянно посмотрел в окно. Я начал ощущать, что тупею. Если во вселенной нет ни одной разумной жизни, тогда кто должен размышлять об этом? Ясно – Куропаткин. Но его тоже нет. Ибо сказано: нет ни одной. А если признать Куропаткина неразумной жизнью?
– Господь Бог, – преребил мои размышления Гиря. – Он поразмыслил над последним вариантом, и решил: не годиться. Сотворил одну разумную жизнь, и 'увидел, что это, и вот, хорошо весьма'. А раз хорошо, он и другую сотворил. И так далее. То есть, этот вопрос он не пустил на самотек. А тогда и вероятности тут непричем. Но коль скоро мы зародились разумными, нам надо начинать думать. Иначе можем загнуться от собственной глупости. И тут я вспоминаю, что Сомов над этим уже задумался. Помнишь ту бумажку из папки?
– Какую бумажку? – заинтересовался Куропаткин.
– Потом Глеб тебе расскажет, – отмахнулся Гиря и почему-то заглянул под стол. – А теперь этот Сомов опять куда-то исчез. Мы его искать, а его нет. И вдруг мне доносят, что он ошивается в Тибете и интересуется монастырями. Спрашивается: что он там делает?
– Горшочки рассматривает! – брякнул я.
– Какие горшочки? Ночные? – Гиря уставился на меня. – Ты о чем?
– Да вот, у меня неделю назад братец гостил, и рассказал одну историю…
– Какой еще братец? По разуму?
– Нет, просто, родной брат.
– А-а, Николай…
– Вы-то его откуда знаете?
– Агентура донесла… Что там с горшочками?
Я рассказал. Вопреки ожиданиям, больше всего Петра Яновича заинтересовала не процедура снятия отпечатков душ, а ритуал с раскалыванием камешков.
– Да, – сказал он рассеянно, – история занятная. У твоего брата психических отклонений не наблюдалось?
– Нет, наследственность здоровая.
– И что, прямо вот так, пополам лопались?
– Он утверждает, что да.
– А с чего бы им лопаться?
– Так ведь травку жгли, лучик поймали…
– Ага… Понятно. Если травку жгли – тогда конечно. – Гиря криво усмехнулся. – Вот если бы они без травки полопались – это было бы странно. А с травкой – нормально. И ясно, зачем нужны эти камешки.
