отнюдь нет — потому лишь, что был имперским мыслителем. Его прямой предшественник, великий имперский строитель Петр Первый, тот думал ровно то же самое и говорил: «Я хочу видеть у себя скорее язычника, нежели жидов; все они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не расположаю». Впрочем, поскольку Петром принято нынче умиляться, цитировать эти слова столь же неловко, как антисемитские мысли Достоевского. Обратимся лучше к Наполеону, который писал о разрушительном влиянии еврейства, которое исподволь уничтожает внутренний порядок государства — «целые села обременены евреями, снова ввергнуты в рабство».
И любой государственный чиновник рано или поздно почувствует себя как Аман, которому не было покоя, пока иудей Мардохей сидит у ворот царских. Сидит себе — и нет ему дела до величественных планов персидского царя Артаксеркса.
Философ Флоренский, который мечтал о государстве крепком, полагал, что либеральная идея (которая была ему несимпатична), и идея гуманизма (к ней он тоже почтения не питал) зиждутся на еврейском фундаменте — «гуманизм вытек из каббалы». Арийский мыслитель лелеял мысль о сильном вожде, который вот-вот должен был сплотить человечество. Как промежуточный этап, «переходная степень истории — появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Их роль состоит в том, что отучает массы от демократического образа мышления… дает намек, как много может сделать воля. Они лишь первые попытки человечества породить героя». Оставив в стороне личную судьбу Флоренского (окончившего дни именно в лагере, управлявшемся волей такого демократического героя), надо сказать, что в государстве его мечты, в государстве катехона места жиду не будет. «Катехон», термин, любимый Флоренским, взят из 2-го послания Павла Фелоникийцам, но «удерживающий» (то есть «катехон», тот, кто не допустит преждевременного торжества Антихриста) трактовался весьма часто как конкретное существо, считая от императора Клавдия и далее — вплоть до самых чудовищных воплощений. «Государство-катехон», предназначенное Господом для спасения от той напасти или этой, — еврейства принять не сможет. «Жиды всегда поворачиваются к нам, арийцам, тою стороной, на которую мы более всего падки» — и обманывают, и «норовят сесть на шею».
Павел Флоренский и Василий Розанов даже переписывались по поводу еврейского вопроса
Идея сослать евреев на Мадагаскар Флоренскому в голову не пришла, от геноцида христианский мыслитель очевидным образом отказался — так что прецедента для обвинения нет. И обижаться евреям не на что — разве не очевидна их вина перед государственностью Российской?
Революцию, разрушившую Российскую империю, — кто учинил? Молдаване что ли? И случайно ли в Ленине четвертушка еврейской крови? Там, конечно, и калмыцкая кровь присутствует, и шведы замешаны, и немцы — но все-таки четвертушка есть. Вообще говоря, смесь кровей, гулявшую в вожде пролетарской революции, следовало бы квалифицировать как воплощение истории России — варяги, степь, германцы и хазары. И странно было бы одному народу делать революцию другого народа. А Парвус тогда как же? А Троцкий кто? И пишет Солженицын историческое исследование «Август Четырнадцатого», и показывает, что русскую революцию спланировал еврей Парвус: вот взял, авантюрист, — и спланировал революцию, и учинился террор. Правда, Сталин был грузином и еврея Троцкого как раз выслал и убил, но зато все руководители лагерей в ГУЛАГе — евреи. И это очень ясно написано. Является ли автор «Архипелага» и раздумчивой книги «Двести лет вместе» антисемитом? Разумеется, нет — он просто размышляет на данную тему, как Достоевский и Флоренский и, честное слово, тут есть над чем поломать голову.
Евреи (помните тест, учиненный Хуренито, когда представители всех наций произносят «да», и лишь еврей — «нет»?) есть разрушительный элемент для любой империи, для любого порядка — как для порядка старого, так и для «нового порядка». И любой режим, становящийся тотальным, определяет еврея, как первого врага. «Мировой еврей», пользуясь терминологией Гитлера, страшен империи. И здесь Гитлер поставил безошибочный диагноз, вслед за многими иными мыслителями. Евреи — это своего рода революционный фермент истории, и что характерно, в том числе и по отношению к самому иудаизму тоже.
Поновление завета — первая революция.
Христианские заповеди и Нагорная проповедь обладают столь очевидной революционной силой, что человечество до сих пор сопротивляется им, предпочитая старый родовой порядок. По мысли Исраэля Шамира, критика сионизма, сегодняшняя концепция либерального фундаментализма покоится на иудейской доктрине — отнюдь не на христианской. Говоря словами Шамира, современная империя вооружилась логикой иудаизма, мстительной и карательной, и мораль христианства отвергла. Шамир показывает, как властители современной империи воспроизводят риторику иудаизма — в своих светских расчетах, ради материальных выгод. Феномен усвоения сакральных принципов секулярной политикой — не новость. Некогда такое говорили про Маркса — пеняли ему, что он использует иудаизм как модель для экономической теории: пролетариат вместо избранного народа, идея коммунизма вместо внеисторического рая, и т. п. Действительно, иудаизм обладает сильной формообразующей — и странно, если бы было иначе: первая монотеистическая религия так или иначе, но влияет на проекты мира.
Однако речь не об этом; Шамир утверждает, что так называемая иудео-христианская цивилизация эволюционировала в сторону иудаизма, использовав иудейскую религию в качестве идеологического образца. Христианство оказалось неудобным в обращении, а иудейская концепция власти избранных (узаконенных Богом, кровью, демократией, капиталом, элитой — как угодно) — оказалась рабочей и удобной. По сути, произошел возврат в дохристианские времена, когда закон крови и рода первенствовал над милосердием. Таким образом, по Шамиру, фундаменталистская доктрина современного либерализма имеет определенные гносеологические корни. Мстительная политика израильских лидеров, их бесчеловечное отношение к палестинцам (и это у евреев, переживших геноцид!), цитаты из Ветхого завета, подтверждающие репрессии, — все это действительно похоже на логику мироуправляющей демократии. Если бы Шамир оказался прав — примеры и цитаты, им приведенные, потрясают — следовало бы осудить иудаизм в принципе; кстати, так многие и делали. И действительно, если читать избирательно книги Царств, но пропускать книги Пророков, можно составить представление об исключительной жестокости этой веры. Например, когда празднуют Пурим — то отмечают не только избавление еврейского народа от замышленного Аманом геноцида, но и поголовное истребление противной стороны, казнь Амана и его многочисленной родни, в том числе самой дальней, вероятно вовсе не посвященной в злодейские планы родственника. То есть можно, конечно, предполагать, что и родственники оказались бы столь же несимпатичными, как сам Аман, и заслуживают истребления, и на них лежит «историческая вина» (предполагать такое мы можем с той же степенью вероятности, что и считать, будто каждый немец — фашист), — но ведь можно допустить и противное? В какой мере истребление невинных людей (или людей, чья вина не доказана) достойно того, чтобы стать праздником?
Как забыть мстительное завещание Давида Соломону: «Вот еще у тебя Семей… он злословил меня тяжким злословием, но он вышел навстречу мне у Иордана, и я поклялся ему Господом, говоря: «Я не умерщвлю тебя мечом». Ты же не оставь его безнаказанным, ибо ты человек мудрый и знаешь, что делать, чтобы низвести седину его в крови в преисподнюю» (3 Царств, 2:8). То есть Давид поклялся Господом в милосердии, но коль скоро сын Давида данной клятвы не произносил, он вправе убить, и ему завещано убивать. Поистине от такой морали до морали христианской — крайне далеко. А для морали имперской — разве можно придумать лучший образец?
И однако милосердный Иисус — сам принадлежит традиции иудаизма, с этой традицией он не порывал ни в коем случае. «Не думайте, что Я пришел нарушать закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не перейдет небо и земля, ни одна йота и ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Матф. 5:18).
Значит ли это, что милосердие возможно лишь после того, как до последней йоты исполнится воля иудейского закона — а мы знаем, что это не самый снисходительный закон — и тем самым милосердие будет распределяться среди избранных? Или — сам Христос и пророки настаивают на этом, в этом именно и состоит пафос пророчеств — закон иудейский следует толковать шире, не по крови, но по духу, не для
