— Ну а кто же еще! — Элрик переложил топор в другую руку. — Он утверждает, будто ты работаешь на врагов нашего императора и вдобавок обираешь казну!
Я усмехнулся: деньги способны свести с ума кого угодно.
— Интересно, а он стал бы драться за императора задаром? Он что, ромей, пытающийся защитить своего правителя и свою родину? Нет. Он движим теми же мотивами, что и печенеги, турки, венецианцы или, к примеру, норвежцы, которые служат в наших легионах отнюдь не бескорыстно. Их интересуют золото и слава.
По лицу Элрика пробежала тень.
— Не сомневайся в преданности Сигурда Византии, Деметрий. Да, он получает за свою службу деньги и тешит себя славой, как любой воин, но он любит императора так же, как монахи любят Бога. Если бы император оказался в окружении бесчисленных врагов и все было бы потеряно для него, Сигурд последним оставался бы рядом с ним, неважно, получал бы он за это деньги или нет. Можешь ли ты сказать то же самое о турках и печенегах?
Я пожал плечами.
— Благословен верующий, но фанатик опасен — его любовь нередко оказывается своей противоположностью. Как бы то ни было, я пришел не к Сигурду, а к советнику Крисафию.
— Кажется, ты принес ему подарок, — заметил Элрик, глядя на обернутый мешковиной плоский предмет у меня под мышкой, который вполне мог оказаться иконой, хотя и не был ею.
— Надеюсь, ему понравится, — спокойно ответил я. — Или же мне возбраняется входить во дворец из-за того, что я хочу сохранить в живых важного свидетеля?
Элрик решительно замотал головой.
— Крисафий тебя ждет.
Он вновь подозрительно глянул на мой сверток, отворил дверь и повел меня во внутренние покои дворца. На сей раз остававшиеся позади внутренние дворики и роскошные палаты не казались мне такими уж замечательными: фонтаны журчали тише, запахи были менее изысканными, а выражения лиц тех, кто нам встречался, — менее доброжелательными.
Я не видел, чтобы Элрик перекинулся с кем-нибудь хоть парой слов, но Крисафий уже ожидал меня. Он стоял в том же самом месте, где мы встречались в последний раз, среди колонн, украшенных мраморными бюстами древних правителей. Не успел я преодолеть разделявшее нас пространство, как он бросил мне в лицо слова, которые трудно было бы назвать приветственными.
— Командир варягов клянется в том, что ты, Деметрий, совершил тягчайший проступок. Вместо того чтобы доставить во дворец предполагаемого преступника, ты прячешь его за монастырскими стенами. Впрочем, я не уверен и в том, что мы идем по правильному следу.
На сегодня с меня было довольно подобных разговоров. Я молча достал из свертка взведенное орудие, приложил его к плечу и нажал на рычаг. Глаза разгадавшего мои намерения евнуха округлились от ужаса, и он бросился наземь. Что до пущенной мною стрелы, то она угодила в стоявший рядом с ним мраморный бюст, обратив его в груду осколков.
За моей спиной послышался топот охранников, но я уже доказал то, что хотел. Поэтому я спокойно опустил оружие и широко развел руки в знак своей безобидности.
Тем временем Крисафий поднялся на ноги. Его парадное, поблескивающее золотом платье было все пыли и грязи, а обычно бесстрастное лицо исказилось от ярости.
— Ты пришел убить меня?! — вскричал он. — Хочешь, чтобы тебя сковали цепями и разорвали на части? Как ты посмел направлять в мою сторону подобное оружие? Я сплю в покоях императора и вершу судьбу наций! Стрелять в меня все равно что стрелять в моего господина!
Своим поступком я лишь хотел привлечь его внимание, но теперь мы оба потеряли над собой контроль.
— Что, обделался от страха? Именно из этого оружия стреляли в императора, и пройди стрела чуть правее, его череп постигла бы участь этой мраморной головы. А нашел оружие не кто-нибудь, но именно я, Деметрий! И мальчишку, покушавшегося на императора четыре дня назад, нашел тоже я. Не твой недалекий берсеркер, которому легче снести человеку голову, чем выпытать его секреты, а я! Если ты думаешь, что он справился бы с этим делом не хуже, так в следующий раз найми его!
Я повернулся к обшитым бронзой дверям и увидел перед ними целый отряд варягов (Сигурда среди них, к счастью, не было). Внезапно у меня мелькнула мысль: уж не слишком ли смело я действовал?
— Деметрий! — завопил евнух.
Я даже не посмотрел в его сторону.
— Деметрий! — повторил он, на этот раз куда более спокойным тоном.
Я неохотно повернулся к нему.
— Неужели, направляя оружие на паракимомена,[10] ты думал, что я буду смеяться над этим, словно над шуткой?
Он убавил злости в голосе, но она все еще играла на его лице.
Я позволил себе улыбнуться.
— Поверь мне, евнух, если бы я стрелял именно в тебя, тебе не хватило бы воздуху ни на смех, ни на проклятие. — Я поднял руку, чтобы остановить его возражения. — Да-да, и мне тоже. Но я не собирался угрожать тебе. Я всего лишь хотел продемонстрировать тебе точность и ужасающую мощь варварского оружия, именуемого цангрой.
Крисафий посмотрел на осколки статуи и покачал головой:
— Ты разбил статую матери императора, вырезанную из остатков древней реликвии. Представляю, как расстроится император…
— Он бы расстроился куда больше, если бы стрела попала в голову ему самому.
Я приблизился к Крисафию и подал ему это необычное оружие, весьма похожее на описание, данное генуэзским торговцем, и поражавшее изяществом своих линий. Один конец деревянного ложа был оснащен походившими на крылья изогнутыми рожками, другой имел скос, благодаря чему орудие плотно прилегало к плечу стрелка. Специальный рычаг спускал туго натянутую тетиву, приводившую в движение стрелу, направление полета которой определялось центральным продольным пазом. Попасть из этого оружия в цель не составляло никакого труда, в чем я убедился во время продолжительных упражнений с тыквами. Приходилось только удивляться, что убийца промазал.
— Ты нашел это оружие у мальчишки? — поинтересовался Крисафий, пробуя пальцем туго натянутую тетиву. — Сигурд не сказал об этом ни слова.
— Мальчик спрятал оружие возле бухты. Он объяснил, как его найти. — На самом деле сначала он сказал, что забросил его далеко в море, но я усомнился в правдивости этой части его рассказа. — Он называл свое оружие арбалетом.
— И откуда же у него этот самый арбалет? — спросил Крисафий и начал расхаживать туда-сюда, отбрасывая ногой осколки мрамора.
— Мальчик говорит только на языке франков, и потому мне пришлось прибегнуть к помощи переводчицы. Она смогла понять далеко не все, но основное нам известно. Какое-то время назад он и его родители прибыли сюда как паломники. Судя по всему, его родителей уже нет в живых. После их смерти он поселился в районе трущоб и стал просить милостыню. Около месяца тому назад он повстречал человека, посулившего ему немалые деньги. Человек этот свел его с неким монахом, успевшим обзавестись четверкой болгарских наемников. Монах отвел их в укромное местечко, находившееся где-то в лесу, и в течение двух недель учил парнишку стрельбе из арбалета. После этого они вернулись в город, и монах приказал мальчику забраться на крышу одного из домов и убить проезжающего мимо императора. Вчера же мальчик получил весточку, извещавшую его о том, что он сможет получить причитающиеся ему деньги возле одного фонтана. Однако когда он пришел на назначенное место, то едва не пал от рук одного из болгар, о которых я уже говорил прежде. Именно там мы его и нашли.
— Но почему он использовал ребенка, когда в его распоряжении имелись четверо взрослых наемников? Я нисколько не сомневаюсь, что они справились бы с этим поручением куда как лучше.
Я размышлял над тем же вопросом весь этот день.
— Подросток может легко проникнуть туда, куда не допустят взрослого мужчину. На крыше дома костореза в тот день играло немало детей, и потому этот мальчик вообще не привлек к себе внимания.
