дорогого мастера следующий визит нанести мне, я буду очень польщена. — Она протянула руку, и музыкант учтиво поцеловал ее. — Вы правы, маэстро, надо ценить молодость. Ведь она так коротка!
Джорджоне смутился. Тон Лукреции был даже не намеком, а открытым приглашением в любовники. Граф напряженно молчал, хотя было понятно, что такая любезность по отношению к молодому художнику, любезность, которой даже он, граф, при всех своих стараниях ни разу не был удостоен, — такая любезность уязвляла самолюбие патриция. Но он молчал, ибо это был каприз Лукреции Борджиа. Эта фамилия многих заставляла подавлять в себе истинные чувства и выставлять напоказ лишь льстивую благожелательность.
Вскоре Джорджоне откланялся. Клаудиа и Рене едва успели сбежать вниз и спрятаться за массивным каменным выступом. Когда музыкант прошел, они вернулись на прежнее место.
— Завтра должен прийти ответ от Людовика. Я уверен, что он нуждается в этой встрече не меньше, чем я. — Теперь уже голос Фоскари звучал твердо и решительно. — Король заинтересован в спокойствии на своих землях, а значит, ему нужен надежный правитель. Так что аудиенция обязательно состоится, я и буду дожем!
Фоскари присел в кресло. Он уже видел себя во дворце дожей, повелевающим всей Республикой, пусть под покровительством Людовика.
— Венеция, — продолжал рассуждать он, — самая преуспевающая страна мира. Кто правит ею, тот самый богатый человек на нашей грешной земле. Ты это понимаешь, Лукреция?
— Возможно, ты прав… — уклончиво ответила герцогиня.
Ее сегодняшний наряд был особенно оригинален — еще один образчик утонченного вкуса. Лукреция была одной из тех немногих итальянских дам, которые самолично создавали моду. Сейчас, вместо обычного выреза каре, ее плечи были полностью обнажены. Лиф, рукава и юбка были из плотного бархата, отделанного полосками из тяжелой парчи. Это сочетание легкомысленного «верха» с тяжелым роскошным «низом» создавало впечатление изысканности и простоты.
Лукреция встала за спинкой кресла, на котором сидел Фоскари, и положила руки ему на плечи. Затем склонилась над ним, так что ее длинные золотистые локоны коснулись его щек. Это не могло оставить Фоскари равнодушным. Он повернулся к ней.
— О Лукреция, скоро я стану сказочно богат, у меня будет власть, — заговорил он взволнованно и торопливо. — У меня будет все, кроме одного! В моей короне не будет хватать самого дорогого бриллианта!
Он припал губами к ее плечу, но Лукреция отстранилась.
— И что же это за бриллиант? — с трогательной наивностью спросила она, словно не догадывалась, о чем идет речь.
— Не мучь меня, ты же прекрасно знаешь, что это ты — самое восхитительное создание во всей цветущей Италии! — Он опустился перед ней на колени.
— Но граф, граф…
Она отстранялась, но не слишком настойчиво, и вскоре уступила. Он начал целовать подол ее платья, потом поднялся выше, пока не добрался до тонкой рубашки, прикрывающей лиф. Ее плечи были обнажены, и он припал к ним жарким поцелуем. Чувствуя, как она обмякла и обхватила его за шею руками, граф усилил натиск, путаясь в хитросплетениях ее наряда. Он сосредоточил внимание на множестве темных бантиков, вносивших контраст в верхнюю часть туалета. Уже давно они манили к себе, намекая, что вот он — ключ к ее прекрасному телу. Граф набросился на бантики, точно лев на добычу.
Вскоре приоткрылась белоснежная грудь.
Она тяжело дышала, закрыв глаза и запрокинув голову, отдаваясь натиску его проворных рук. Руки Фоскари владели теперь всем ее телом, но еще путались в непослушных одеждах. Наконец все это нагромождение материи медленно соскользнуло вниз. И полностью обнажилось тело красавицы. Она стояла, нисколько не смущаясь. Фоскари буквально пожирал ее глазами. Он едва слышно простонал и несколькими рывками сбросил с себя камзол вместе с нижней рубашкой. Еще мгновение — и граф набросился на Лукрецию, поспешно отбросив саблю и развязав тесьму на панталонах.
Теперь он властвовал над телом Лукреции, осыпая его жаркими поцелуями. Широкая, густо поросшая волосами грудь графа вздымалась, у Лукреции вырывался сладостный стон. Ей нравилась роль добычи этого хищника. Он уже был готов к решающему рывку и приподнял Лукрецию, чтобы прижать ее к стене и завершить атаку. Но тут раздался пронзительный крик.
— Подожди, подожди же, мне больно, — простонала Лукреция. — Не надо так быстро, я еще не готова. Ты не даешь мне почувствовать тебя, я хочу ласкать твое тело…
— О Лукреция, ты так хороша…
— Ты чересчур напряжен, тебе надо расслабиться. — Она высвободилась из его объятий и подошла к небольшому столику, где стоял позолоченный кувшин с вином. Она наполнила кубки и подала один графу.
— Выпьем за тебя, Энрико.
— Нет, за нас! Когда мы обвенчаемся, не будет на свете пары, счастливей и могущественней нас!
Лукреция ничего не ответила, лишь едва заметно улыбнулась, словно что-то хотела сказать, но передумала. Фоскари поднял кубок и…
Одним прыжком Клаудиа оказалась рядом с ним и выбила кубок из его рук. От неожиданности граф ничего не понял. Лукреция же забилась в угол. Фоскари тупо уставился на Клаудию, не понимая, каким образом эта женщина возникла перед ним в эту минуту, не сон ли это?
— Вино отравлено, — заявила Клаудиа и взглянула на Лукрецию, в глазах которой застыли ненависть и страх.
— Как отравлено? Почему? — Фоскари по-прежнему не понимал, что происходит.
— Семейство Борджиа уже многих отправило на тот свет таким образом. Ты — не исключение.
— Но меня-то за что? Ведьма!
Фоскари хотел уже броситься на Лукрецию, но сабля Клаудии остановила его.
— Она врет! Не верь ей! Это она — ведьма! Ведь она уже мертва! Откуда она здесь взялась? — взвизгнула Лукреция.
Фоскари перевел взгляд на Клаудию и даже протянул руку, видимо, желая удостовериться, что перед ним не привидение. Клаудиа ударила его по руке, что сразу развеяло последние сомнения графа.
— Но ты ведь мертва! Как ты могла вернуться с того света?
— Очень просто, Энрико. Мне захотелось повидаться с тобой и задать несколько вопросов. Ты не возражаешь?
— Это безумие!
— Успокойся. Тебе сейчас не следует волноваться. Возьми себя в руки. Вспомни, что ты дворянин.
В комнату вошел Рене. Он усмехнулся, увидев нагую женщину, прижавшуюся к стене.
— Рене, последи за ней, она на все способна, будь начеку! — предупредила Клаудиа.
— Но с чего ты взяла, что вино отравлено? — уже спокойнее спросил Фоскари, глядя на ее саблю, готовую предупредить любое его резкое движение.
— У всех у вас плохо с памятью, поэтому вы повторяете ошибки ваших жертв.
— Кто — мы?
— Ты, князь Рокко, барон Контарини…
— Так смерть Альдо Рокко — дело твоих рук?
Фоскари добрался до кресла и сел на краешек, подальше от сабли Клаудии.
— Да, Энрико.
— А Джан Контарини, он разве мертв? Он ведь в море.
— Уже неделя, как он в аду. Ты об этом не знаешь, потому что его корабль еще не доплыл до Венеции.
Фоскари опустил голову, потом взглянул на Клаудию.
— Да, Клаудиа, ты действительно ведьма. Жаль, что мы не разделались с тобой. Кто бы мог подумать, что знатная венецианка станет главарем пиратской банды. Ты знаешь, что тебя ждет?
— Мне все равно. Главное, я воздам должное памяти Себастьяно, и меня совсем не беспокоит
