мере приближения к Ледовитому океану эти деревья постепенно мельчают и становятся приземистее. А по берегам тянутся только узенькие полоски зелени. Осенью темная зелень сосен, елок и более нежный оттенок лиственниц резко контрастируют с оранжевой листвой берез и багряно-красным цветом ясеней. Обские леса отличаются более ярким осенним колоритом, чем леса приморской Европы.
Нигде на берегах Большой и Малой Оби не увидишь настоящих скал. Высокие или нагорные берега состоят из глин и песков, которые иногда осыпаются подобно водопаду, когда течение подточит их основание. Но эти нагорные берега очень разнородны. Берега западной стороны, у подножия которых течет Малая Обь, невысоки, и откосы их во многих местах скрыты под густой порослью камышей и осоки. Восточный берег, у основания которого проходит широкое и быстрое течение Большой Оби, поднимается своими крутоярами и откосами до высоты 60 м. Глубокие овраги, открывающиеся в боках яра, позволяют передовому кустарнику леса спускаться там и сям до самой реки. Но на плоском песчаном берегу видны также груды камней, гранитов и сланцев, приносимых каждый год льдами.
Исполинская Обь, которую древние географы считали прямым путем в Восточный Китай, судоходна почти на всем протяжении своего течения. Если включить Улунгур в бассейн Оби и рассматривать его как одну из главных ветвей реки, то длина этого громадного потока составит почти 5700 км.
Но судоходная сеть Обской системы гораздо значительней. Летом — все большие притоки и, пока не спадут воды весеннего разлива, многие из второстепенных давали доступ баркам и плоскодонным пароходам. Так, суммарная длина судоходных путей этого бассейна простиралась до 16 000 км. Во второй половине XIX в. с каждым годом увеличивалась численность парового флота, рассекающего своими колесами желтоватые или темно-красные воды этих рек. Первый пароход, спущенный в бассейн Оби в 1844 г., прошел сначала по реке Туре. Всех пароходов на реках Обского бассейна в 1877 г. насчитывалось 34, суммарная мощность их равнялась 2655 л. с. Предлагались разные проекты каналов для соединения бассейна Оби с реками Европейской России. Но слишком высокие проломы гор Урала и суровый климат севера Сибири не позволили сделать это.
Половина населения Сибири обитала в южной части бассейна Оби, в поясе первоначального исторического пути, то есть вдоль Большого сибирского тракта. Здесь жили почти исключительно славяне, совершенно заменившие татар, рассеянных отдельными, не связанными между собой группами в степях, подальше от городов и рек. Некоторые из этих татар, более или менее обрусевших, жили недалеко от Тобольска, где некогда находилась столица их царства. Ещё в XIX в. здесь встречались русские, которым молва приписывала татарское происхождение, но они сохраняли сходство со своими предками только чертами лица. Ачинские телеуты, жившие между Кузнецком и Красноярском отдельными аймаками, тоже стали русскими. На восток от Оби, между городами Томск и Енисейск, жили татары-кизильцы, или красные (названные так в отличие от бийских черных татар), занимали долину реки Чулым. Их особенное наречие, одно из самых чистых среди тюркских языков, приняло в себя много русских и монгольских слов. Но, подобно тюркскому диалекту теленгутов или телеутов, оно отличалось отсутствием арабских и персидских выражений. Это объясняется тем, что, не став мусульманами, красные татары, прежде придерживавшиеся шаманства, а позднее — православные христиане, никогда не общались с мусульманами юга.
Башкиры азиатского Урала, как и другого его склона, тогда входили в состав европейских Пермской и Оренбургской губерний.
Северную часть Обского бассейна заселяли племена вогулов, остяков и самоедов. Вогулы — уральцы по преимуществу, но русские постепенно оттеснили их к востоку. Особенно много их жило в долине реки Конды, непосредственного притока Иртыша. Вогулы говорили между собой своим старым наречием, но по одежде, образу жизни, роду занятий, по нравам и обычаям большинство их стали такими же русскими, как крестьяне, переселившиеся с другой стороны гор. Сами они уже в конце XIX в. называли себя русскими. Те из них, которые занимались хлебопашеством и жили в избах, сливались постепенно с массой окружающего населения.
Звероловы вогулы лучше сохраняли нравы и обычаи тех инородцев, с которыми воевал атаман Ермак. Одетые в мохнатые малицы с капюшонами, украшенными с левой и правой стороны ушами животных, они походили издали на лесных зверей. Но выражение лица у них робкое, даже пугливое. Звероловы брили бороду и усы, которые зимой превращались бы от дыхания в лед. И это открытое, безволосое лицо придавало еще более добродушный вид их физиономии. Вогулы никогда не перечили приказам русских купцов, эксплуатировавших этих простодушных людей и своими вымогательствами обращавших в рабов. Они добровольно приносили подати городским властям и вперед обязывались делать все, что им прикажут. Само собой разумеется, что вогулы позволили, хотя и не без сопротивления, обратить себя в православие.
Став христианами по приказу начальства в 1722 г., они ходили на исповедь и к причастию, венчались в церкви, крестили своих детей. Но по-прежнему имели домашних богов. Эти грубые создания обычно крепились к коре сосны, ели или березы. Поэтому русские многие просеки называли шайтанка или шайтанская (то есть «Чертова»). Со своей стороны вогулы называли черта Тосподь, происходящее, вероятно, от русского слова Господь. Считалось, что они поклонялись также солнцу (культ очень естественный в стране холодов и туманов). И, чтобы иметь хорошую, ясную погоду, обращались с мольбами к дневному светилу. Шаманы пользовались безграничным доверием. «Наши шаманы лучше попов, — говорят вогулы. — Попы предсказывают нам то, что будет после смерти, шаманы же возвещают то, что случится в жизни».
Тверже в вопросах веры держались мусульмане. Историк С. М. Соловьев приводит живописные подробности этой борьбы цивилизаций середины XVIII в. (между Тобольским иерархом и инородцами). В Петербург с жалобой на митрополита Сильвестра явились ходоки бухарцев, служилых и ясачных татар, которых держали в оковах, морили голодом и этим принуждали креститься «по своему желанию». Митрополит присылал в юрты священников для крещения, но попы пьянствовали и требовали подарков, а кто не давал, тех обвиняли в «поношении веры христианской». По ложным доносам, без всякого следствия, били смертным боем и этим принуждали креститься. Татары и бухарцы приуныли и пришли в разорение, не смея из домов своих отлучиться, чтобы без них митрополит жен и детей не крестил. Когда владыке сообщили об этой жалобе, он ответил, что все это неправда, и прислал свой список обвинений.
Самым крупным племенем северо-запада Сибири были остяки (от татарского уштяк, или чужой). Это соответствует русскому наименованию чудь, которое славяне давали первобытным жителям древней Сибири. Вскоре многие остяки, в соседстве русских поселений, забыли свой родной язык, и только по преданию их еще причисляли к остяцкому племени.
Когда казаки покорили Сибирь, остяки противопоставили завоевателям многочисленные армии. В то время они имели государство и жили в городах. Только в 1501 г. казаки разрушили 41 такое укрепление. Позднее эти звероловы или рыболовы жили в жалких низеньких землянках или юртах, покорно платили ясак, когда это позволяла их крайняя бедность. Достаточно было показать сыну узел на веревке, сделанный его отцом, чтобы напомнить про его долг. И сын считал священной обязанностью уплатить этот долг.
Жена у остяков покупалась, как скот, и считалась существом нечистым, не имевшим даже имени. Женщина никогда не наследовала имущества, напротив, она сама составляла часть наследства. Однако кротость нравов предохраняла её от насилия. Многие остяцкие семьи могли послужить образцом любви и согласия для русских поселенцев. В южных областях, где влияние татар, прежних властителей края, предшествовало русским, обычай требовал, чтобы женщины закрывали лицо, как мусульманки. А на севере они ходили открыто, как самоедки, и одевались так же.
Самоеды обитали на крайнем севере Сибири, вокруг устьев Оби, Таза и по берегам Енисея. Эти низкорослые люди, робкие, гостеприимные и смирные, еще исповедовали религию крови и втыкали куски сырого мяса в зубы своим идолам.
Только в конце XVII в. русские начали понимать значение подземных руд. В это время заработали первые плавильные заводы на восточном склоне Среднего Урала, построенные на месте старых копей жившего здесь прежде народа чудь, разрабатывавшие всю местную руду (за исключением железа).
До 100 000 мастеровых работали одновременно на рудниках и заводах Урала. С открытием «золотых полей» Калифорнии и Австралии значение Урала упало. Точно так же русская медь уже не могла оспаривать европейские рынки у медных рудников Австралии, Боливии и Чили. Но железо Урала пользовалось таким же почтением, как и шведское. А по некоторым дорогим каменным породам, особенно по своим великолепным малахитам, Урал и теперь еще занимает первое место.
