никаких дел с больницей, где работаю я, и что он слыхом не слыхивал о своем лучшем друге Роберте Караеве!
При звуке этого имени Юля слегка вздрогнула.
– А, значит, это имя вам тоже знакомо! – впервые подала голос Лариска.
– Послушайте, – заговорила Юля, и в ее голосе прозвучали умоляющие интонации, – я практически ничего не знаю! Почему вы ко мне привязались?!
– Потому что вы – только маленький винтик в, возможно, чертовски крупной махинации, – ответила я, – а винтики, как известно, первыми попадают под раздачу. Вы действительно хотите нажить себе проблем, покрывая шефа?
Юля боязливо оглянулась в сторону двери.
– Ладно, – тяжело вздохнула она. – Только давайте продолжим в другом месте: Леонид Петрович, слава богу, уже уехал, но нас может заметить кто-то еще.
– Поговорим, где вам будет угодно! – с готовностью согласилась я.
– Вы на машине? – спросила Юля. – Тогда лучше там!
Мы сели в Ларискину машину.
– Курить можно? – спросила девушка.
Мы с подругой сейчас готовы были на что угодно, только бы разговор состоялся. Глубоко затянувшись и выдохнув дым в полуопущенное затемненное стекло, Юля, наконец, заговорила.
– В общем-то, я толком ничего не знаю – как и сказала с самого начала. В тот день я зарегистрировала ваш звонок – шеф требует, чтобы я фиксировала в специальном журнале всех потенциальных клиентов, особенно если они собираются приехать в тот же день. Вы не представились и слишком быстро повесили трубку, поэтому на месте имени я поставила прочерк. Шеф вышел проверить журнал, потому что собирался отъехать, и обнаружил запись. Ну, начал спрашивать, кто да что… Я сказала, что дама интересовалась протезами типа «СПАН» и назвала больницу, в которой собирается оперироваться. Не знаю, почему, но шеф вдруг занервничал, спросил, не называли ли вы фамилию оперирующего хирурга, а я сказала, что нет, ведь это чистая правда! Он продолжал спрашивать, что еще я успела вам рассказать, и я снова сказала правду – что мы уже несколько лет поставляем «СПАН» в эту больницу. Тут Леонид Петрович как с цепи сорвался: начал кричать, что, мол, я тут не затем сижу, чтобы всем, кому ни попадя, секретную информацию разбазаривать. Но откуда же я знала, что это – тайна?! Потом он успокоился, извинился, сказал, чтобы я отдохнула пару дней и на работу не приходила. Уезжать он, по-видимому, передумал, потому что снял пальто и вернулся в кабинет.
– И вы ушли? – спросила я.
– А что мне оставалось делать? К тому же не так часто шеф разрешает мне брать отгулы, а тут – такое счастье!
– И вас не удивило происходящее? – поинтересовалась Лариска.
– Кто я такая, чтобы вопросы задавать? – пожала плечами Юля. – Это проблемы шефа, а не мои…
– Они могут стать и вашими, если не будете с нами откровенны, – заметила Лариска: она вообще вела себя так, будто всю жизнь занималась допросом свидетелей, и сейчас мы словно играли в игру «хороший следователь – плохой следователь»: Лариска была плохим.
– Да чем я-то могу помочь?! – возмутилась Юля. – Когда вернулась на работу, шеф приказал, чтобы я докладывала ему обо всех звонках в отношении протезов «СПАН», особенно – если позвонит некая Анна Романовна (фамилии он не называл) или Агния Кирилловна Смольская. Это вы, как я понимаю? А в тот день меня вообще на месте не было, я же говорю!
– Зато вы присутствовали в другие дни, – мягко сказала я. – Вы слышали от шефа имя Роберта Караева?
– Фамилии не знаю, – покачала головой Юля. – Но какой-то Роберт звонит ему довольно часто, примерно три-четыре раза в месяц. Обычно они подолгу беседуют, но о чем – понятия не имею.
– Слушайте, Юля, а насколько хорошо раскупаются у вас «СПАНы»? – спросила я.
– Да плохо они идут, – ответила Юля. – Я вообще не понимаю, зачем Леонид Петрович их столько заказывает – ну да, они дешевые, но большинство врачей предпочитает ставить эндопротезы иностранного производства, они надежнее. Или, на худой конец, кое-какие наши тоже неплохи, особенно для тех, кто особыми деньгами не располагает.
– А почему «СПАН» не берут? – задала вопрос Лариска.
– Я не разбираюсь, – вздохнула Юля. – Вроде бы его производят не так давно, и прошло еще недостаточно времени, чтобы судить о надежности. Но ваша больница забирала практически все!
– Как странно! – пробормотала я. – А как платили – по безналу?
– Нет, всегда наличкой.
– А кто приезжал за протезами? Роберт Караев?
– Я же сказала, что никогда его не видела! – покачала головой Юля. – Может, и Роберт.
– Высокий такой, здоровый, как бык, черные волосы и глаза, лет сорока пяти – сорока восьми? – уточнила я.
– Ничего подобного: молодой такой парень – не старше тридцати пяти, невысокого роста, короткие светлые волосы. Брал он за раз протезов двадцать – двадцать пять, насколько я помню.
Отпустив Юлю, мы еще некоторое время сидели в Ларискиной машине, не трогаясь с места.
– Ну, и что мы теперь будем делать? – спросила подруга нетерпеливо, видя, что я не тороплюсь делиться с ней своими выводами.
– Даже не знаю, – ответила я задумчиво. – За протезами в «Новую жизнь», судя по Юлиному описанию, приезжал Гоша.
– А он сейчас лежит в больнице в критическом состоянии, да? Отлично!
– Да, с ним не поговоришь, – подтвердила я. – Ясно одно: в нашей больнице людям вовсю ставили «СПАН», но почему-то об этом нет никаких документов. В чем подвох? Кроме того, если уж вообще говорить о типе протеза, то почему Роберт, всегда предпочитающий
– Тебе нужна помощь, – заметила Лариска. – Сама ни за что не разберешься – голову сломаешь!
– Ты права, – согласилась я. – И, кажется, я почти придумала, к кому за этой помощью обратиться!
В половине седьмого мы с мамой вошли в зал, где сегодня открывалась выставка молодых художников. Я искала глазами Дэна. Он ушел из дома рано утром, чтобы присутствовать при подготовке, и сейчас затерялся в толпе разномастной публики, пришедшей на вернисаж.
Должна признаться, я никогда не думала, что творчество моего сынули может вызвать интерес такого огромного количества разнообразного народа. Конечно, выставлялся не он один, но меня прямо-таки распирало от гордости при мысли, что все эти люди пришли, чтобы увидеть его картины!
– А вот и она! – раздался голос у меня над ухом. – Не узнать невозможно!
Я обернулась и увидела мужчину лет пятидесяти, сухого и поджарого, с аккуратной венецианской бородкой, в безупречном темно-сером костюме с малиновым галстуком. Выглядел он импозантно, и мне польстило, что он обратился ко мне. Но я была абсолютно уверена в том, что этот человек обознался, поэтому сказала:
– Простите, разве мы знакомы?
– Заочно, душа моя, заочно, – ответил он, улыбаясь и беря меня под руку. – Я видел ваш портрет. Конечно, мальчику еще далеко до совершенства, но то, что я мгновенно узнал вас в такой огромной толпе весьма привлекательных дам, говорит в его пользу!
– Вы видели мой портрет? – удивилась я. – Но Дэн сказал, что он еще не закончен…
– Неужели? – удивился незнакомец. – Ну, у него, полагаю, имелись на то свои причины. Значит, вы еще не видели эту картину? Какое упущение! Вы должны немедленно пойти со мной.
И он с силой, которой никто не заподозрил бы в субтильном теле, потащил меня вперед, проталкиваясь между людьми, которые бродили среди картин, попивая шампанское.
Я и не заметила, как оказалась перед картиной. Надпись на табличке гласила: «Зимнее солнце». Честное слово, мне и в голову не пришло бы, что на ней изображена я, – не потому, что женщина на холсте показалась мне не похожей на меня, а потому, что я просто не могла представить себе, что эта красивая, томная натурщица – действительно я!
