левую ногу сразу поставить на тропинку.
— Рост под сто девяносто, сам же сказал.
— Он бежал,— сказал Демин.— Он бежал. Вчера вечером. Народ толпился вокруг дома, и никому не было надобности уходить в глубину сада. Кроме того, во время пожара здесь было светло, трудно сойти с дорожки. А вот в полной темноте, в спешке, в страхе — все объясняется.
Присев на скамейке у сарая, Демин составил протокол осмотра, упомянув все свои находки, зачитал его понятым.
— Может, еще чего добавите? — с надеждой спросил Демин.
— Добавим, а чего нужно? — спросила Мария.
— Нет, я не могу вам подсказывать… А собаки у него не было? — вдруг спросил Демин.— Уж коли он такие ворота себе отстроил, то и собаку должен был завести, а?
— Давно уж нету,— сказала Мария.— У него народ разный последнее время стал бывать… Выпить зайдут, посидеть, а то и переночевать останутся… Собака у него была, хорошая собака, но очень уж нервничала… В общем, стала мешать. А однажды кого-то покусала, не любила пьяных. И куда-то он ее дел. Не то продал, не то завез…
На обратном пути в машине молчали. Слишком уж гнетущее впечатление осталось от полусгоревшего дома. «Да, это настораживает,— думал Демин.— Выпивка сделалась формой общения. Люди становятся интересны друг другу, интересны сами себе, лишь захмелев. И загораются глаза, появляются мнения, находится предмет спора, выясняется, что все не так уж и одинаковы… А после стакана-другого из некоторых неумолимо, как каша из колдовского горшка, вылезает злость, зависть, ненависть. Что делать, нет у человека возможности выплеснуть накопившееся, разве что по пьянке. А тут праздник — прекрасный повод. И хочется немедленно доказать правоту, поставить кого-то на место, вспоминаются обиды, унижения, насмешки, сжимаются кулаки, взгляд задерживается на острых и тяжелых предметах первой необходимости…»
— Значит, так, ребята,— Демин обернулся к оперативникам,— на повестке дня — Жигунов-младший. Вот если бы вам удалось доставить его прямо сегодня, а? Может, поднатужитесь?
— С технической точки зрения задача несложная,— заметил Пичугин.— Пригласим.
— Потом соседки упомянули какую-то Борисихину, ее мужа… Если и их удастся прихватить по ходу — возражать не буду.
— Против чего ты еще не возражаешь? — усмехнулся Гольцов.
— Например, я оставлю безнаказанной вашу инициативу по установлению всех пострадавших. Некоторые уже известны — хозяин дома Жигунов, его квартиранты Дергачевы, а вот кто четвертый? Если возникнут затруднения— приезжайте. Обсудим, согласуем, утрясем. Ладно! А я к Рожнову — доложу о результатах нашей поездки.
4
Через два часа в кабинет Демина доставили Михаила Жигунова. Невысокий, с редкими прямыми волосами, человек, о котором единственно, что можно было сказать с полной уверенностью,— выпивающий человек. В кабинет он вошел настороженно, по всему было видно, что чувствовал себя неважно. На графин посмотрел так жалостливо, что Демин сам налил ему в стакан воды. Жигунов выпил жадно, в три-четыре глотка, облегченно перевел дыхание. Похмельная испарина покрывала его лоб, штаны были смяты, видно, он в них и спал, туфли после вчерашних похождений еще не успели просохнуть. Шарф, свитер, пальто… Нет ничего зеленого. Но с окончательными выводами Демин решил не торопиться, тем более что в квартире Михаила Жигунова предстоял обыск.
— Михаил Александрович, вы знаете, что произошло в доме вашего отца?
— Да уж знаю… Рассказали люди добрые.
— Какие у вас были отношения с отцом?
— Нормальные. Хорошие отношения,— неуверенно добавил Жигунов, вспомнив, видимо, поговорку, что о мертвых говорят или хорошо, или ничего.— Были хорошие.
— Вы не жили вместе? Отец сдавал полдома чужим людям, а вы, родной сын, живете на стороне… Почему?
— Так уж получилось. К родителям лучше ходить в гости… А жить вместе… Слишком много точек соприкосновения.
— Значит, не любили вы отца?
— Я этого не говорил. Отец — он и есть отец.
— Вы — прямой наследник, следовательно, дом теперь ваш?
— Что осталось от дома — мое.
— Были ссоры с отцом из-за дома?
— Как вам сказать… Не то чтобы ссоры… Мне, в общем-то, есть где жить… Но разговоры о доме были. Он сам затевал. Понятно, один остался, мать тоже ушла, жила отдельно. Вот и заговаривал время от времени об этом доме. Как я понимаю, пытался нас привлечь к себе. Дескать, помру — вам останется… Собутыльников у него всегда хватало, а близких людей не осталось.
— Вы были вчера у отца?
— Заходил.
— По какой надобности? Родственной привязанности нет, говорить не о чем, праздники кончились, день рабочий, а вы у отца. Зачем приходили?
— А что, нельзя? — усмехнулся Жигунов.
— Почему же нельзя, можно. Даже нужно посещать отца. Но я спрашиваю о вчерашнем дне, когда сгорел дом… Тот самый, который отец вам не отдавал, да и не собирался делать это до смерти. Так?
— Это, по-вашему, что же получается? — прищурился Жигунов.— Хотите сказать, будто я в отместку?
Про себя Демин ответил, что Михаил вряд ли в полной мере понимает вопросы. Он улавливал только их поверхностный смысл, а когда ему чудился какой-то намек, истолковывал его по-своему, впадал в похмельную обидчивость, которая, впрочем, тут же проходила, конечно, неплохо бы ему сейчас проспаться, прийти в себя, но не мог Демин дать ему такой возможности, не было времени.
Давно известна закономерность — убийства надежнее раскрываются по свежим следам, в первые два-три дня, когда преступник не успел успокоиться, не уничтожил следы, когда свидетели еще помнят время, погоду, выражения лиц. Если же они начинают сомневаться, думать над тем, видели человека на прошлой неделе или позапрошлой, до обеда или поздним вечером, тут уж найти истину куда труднее. Впрочем, в похмельном состоянии Жигунова было, возможно, и какое-то подспорье — он не мог хитрить, изворачиваться, поскольку даже самые простые ответы давались ему с трудом.
— Послушайте,— сказал Демин.— Вчера вечером вас видели у дома отца. Через некоторое время там начался пожар. Когда его погасили, внутри оказались пострадавшие. В том числе ваш отец.
— Вон как вы повернули,— Михаил покачался из стороны в сторону, словно раздумывая, о чем лучше промолчать, где большие неприятности его поджидают, и наконец решился.— Пришел он ко мне вчера на работу. С бутылкой. Выпили.
— Вдвоем?
— Нет, Свирин подоспел, нюх у него прямо-таки собачий!
— И никто не помешал?
— У нас?! Хорошо, что начальство не застало, а то пришлось бы поделиться.
Демин не первый раз сталкивался с положением, когда поступки, слова, даже убеждения человека определяются количеством выпитого. Бутылками отмечают время, расплачиваются за долги, за услуги. Случается, от количества выставленных бутылок зависит твое продвижение по службе. Стакан водки — и слабеют родственные связи, теряют силу семейные привязанности, и нет человека роднее собутыльника… если он через минуту не превратится в первого врага. Что-то сдвинулось в нашем сознании, уж коли
