день только бутылку пива выпили?
— Эхма! — воскликнул Николай. — Тут ты попал в самую точку!
— С деньгой туго?
— Говорю же, друг должен был подъехать, — сокрушенно ответил Николай. — Видно, что-то случилось… — Он взял из рук милиционера удостоверение, сунул его в карман куртки и для верности застегнул на «молнию». — Тоже, видно, придется на товарняк цепляться.
— Через двадцать минут будет пассажирский — посажу. А пока — пошли, пивком угощу, а то, смотрю, ты совсем отощал, а? — Милиционер старался как-то загладить грубость дежурного, показавшего себя таким подозрительным.
— Вот это разговор! — восхищенно крякнул Николай и поднялся, со скрежетом отодвинув стульчик.
— Большая зануда наш дежурный, а в общем-то, мужик ничего, жить можно, — сказал милиционер, будто оправдываясь.
Николаю стало совсем легко. Отношения с незнакомыми людьми складывались именно такими, к каким он привык — доброжелательными и снисходительными. Ему было немного жаль и самолюбивого дежурного, и этого простоватенького милиционера, он успел полюбить их краткой, необременительной любовью, которая растворится без следа, как только он сядет в поезд, махнет прощально рукой и станция исчезнет за деревьями…
Сунув руки в тесные карманы джинсов, распахнув куртку на широкой груди, подставив лицо под лучи закатного солнца, Николай пружинисто шагал по пыльной улочке поселка. «Все отлично, ребята, все прекрасно! — говорил он себе. — И плюньте в глаза человеку, которому взбредет в голову, будто со мной что-то случилось! Честно говорю — ничего!»
Когда поезд отходил от станции, Николай долго висел на поручнях, прощально улыбаясь новому знакомому, который настолько проникся расположением к нему, что даже снабдил на дорогу трешкой; Николай дал самую страшную клятву, которая только подвернулась на язык, что вышлет деньги в течение недели.
В вагон он вошел все с той же признательной и чуть печальной улыбкой, уверенный, что и здесь окажется среди людей, которые, конечно же, отнесутся к нему добродушно, оценив бесхитростность его души.
Дверь в одно купе оказалась открытой, и он увидел там ребят своего возраста. Расположившись вокруг громадного чемодана, они вяло перекидывались в картишки. Николай скромно остановился у двери, не переступая порога, а когда на него обратили внимание, улыбнулся и поздоровался негромко, как бы между прочим.
— Что, в кинга рубитесь? — спросил понимающе.
— В него самого, — ответил один из парней. — Присаживайся, четвертым будешь.
— А не разорите? — Николай шаловливо посмотрел на каждого.
— Ха! Часа за три полтинник, может, и продуешь… Или выиграешь! — Ребята засмеялись.
Через несколько минут Николай знал, как зовут его новых знакомых, какие шуточки у них в ходу, знал, что все едут до Москвы. Он сразу понял, что нравится ребятам, — в таких случаях чутье его не подводило.
— А ты из какого купе? — спросил рыжий парнишка, сидевший у окна, без всякой задней мысли спросил, позевывая и тасуя карты.
— Из соседнего вагона, — не задумываясь, ответил Николай. — У нас там скукотища — ужас! Старушка едет, покряхтывает, ребеночек на горшочке попукивает, мамаша чуть ли не постирушку затеяла… В общем, сами понимаете.
— Сурово, — улыбнулся рыжий.
— Дальше некуда! — воскликнул Николай и отметил про себя, что пиджаки ребят висят у самой двери, что толстяк, проиграв рублевку, вынул деньги из накладного, открытого, такого манящего кармана.
Игра выдыхалась — Николай почувствовал это раньше других. Ребята начали ходить бездумно, чаще поглядывая в окно, на полки, явно собираясь завалиться спать. Но Николаю нужно было продержаться в купе хотя бы час — только через час поезд подойдет к Харькову и простоит там не меньше десяти минут. Этого времени ему должно вполне хватить. И он решил взбодрить игру — сделал несколько ошибок, набрал кучу штрафных взяток, разыграл ужас, охвативший его, начал поминать долговую яму, в которую его неизбежно посадят, едва он сойдет с поезда. Ребята развеселились, игра пошла живее. Потом Николай перепутал масти, а заметив свою оплошность, затеял спор, предложил кон переиграть, ребята не соглашались, но в конце концов карты сдали снова.
— Ничего не случилось, ребята! Ничего! — приговаривал он, а попутчики принимали эти слова как обычные картежные шуточки, которым вовсе не обязательно иметь какой-то смысл.
Пока сдавали карты, Николай рассказывал анекдоты, ребята тоже кое-чего помнили, посмеялись над бедолагой, который вместо лимона выдавил в чай канарейку, над водопроводчиком, который битых два часа разговаривал через дверь с попугаем, потом Николай неожиданно для себя начал длинно и путано рассказывать о каком-то преступлении, свидетелем которого он случайно оказался: ударом камня по голове убили мужчину, но следствие зашло в тупик, поскольку пострадавший вроде сам был виноват. Ребята, раскрыв рты, слушали, как Николая вызывали в качестве свидетеля, заставляли опознавать преступника, а он то ли не мог его опознать, то ли не хотел, и его в конце концов отпустили, но взяли подписку, и так далее и тому подобное. Когда Николай взглянул в окно, оказалось, что они уже давно едут по Харькову, а в окне мелькают огни, неоновые буквы, рядом с поездом идут троллейбусы и автомобили.
— Идемте, идемте! — заторопился Николай и первым направился к выходу. — Засиделись, понимаешь, одурели! Подышать надо!
Ребята разбрелись по платформе, пошли к киоскам, закурили, а Николай, оставшись один, незаметно прошмыгнул в вагон. И не оглядываясь, не колеблясь, не медля, проскочил в купе, где совсем недавно играл в карты, и начал обшаривать пиджаки, рассовывая по карманам кошельки, смятые рубли, трешки, мелочь, документы. Не прошло и минуты, как Николай, сцепив зубы, мучительно медленно прошел в конец коридора, открыл дверь тамбура и, не оглядываясь, хотя нестерпимо хотелось оглянуться, проскочил в следующий вагон. Убедившись, что новые знакомые далеко, он спрыгнул на перрон и тут же нырнул под вагон, а выскочив с другой стороны, оказался прямо перед лестницей эстакады. Взбежав на самый верх, Николай оглянулся. На освещенной платформе он увидел своих попутчиков, и ему стало грустно оттого, что вынужден был поступить с ними вот так… неожиданно.
Опершись о перила, невидимый в темноте, он сверху внимательно наблюдал, как ребята поглядывают на часы, переговариваются, — видно, беспокоятся, что его так долго нет. Диктор гулко и невнятно объявил отправление, поезд тронулся, тихонько поплыл, набирая скорость, а ребята все шли рядом с вагоном и наконец один за другим впрыгнули в тамбур.
Николай не ушел до тех пор, пока не убедился, что поезд благополучно отбыл по назначению, что никто не срывал стоп-кранов, не выпрыгивал на ходу и ему в этом городе какое-то время можно ничего не опасаться. Он долго провожал взглядом огни поезда, узнавая их среди городских неподвижных фонарей. Когда светящийся ряд окон ушел в черноту ночи, Николай отряхнул руки от железнодорожной пыли, скопившейся на перилах эстакады, и, ощущая тяжесть в карманах, направился к привокзальной площади.
Он сел в первое попавшееся такси. Повернувшись к водителю, потешно выпятил губы и показал ладонью вдоль широкой, залитой вечерними огнями улицы. Вперед, дескать.
— С поезда? — спросил водитель.
— Да нет, ребят провожал, — ответил Николай.
Он и сам не смог бы, наверно, объяснить, зачем соврал человеку, которого видит в первый и в последний раз. Примерно с год он стал замечать за собой странность — в нем будто появилось какое-то устройство, все прикидывающее, высчитывающее, что с ним может произойти. И вот сейчас Николай представил: завтра утром у водителя спрашивают, не садился ли в его машину парень в светлой плащевой куртке и в джинсах вскорости после того, как пришел поезд из Днепропетровска. Но как только водитель скажет, что подбросил местного, все вопросы отпадут…
