Увидев светящиеся буквы гостиницы, Николай подождал, пока машина проскочит еще два квартала, положил водителю руку на плечо.
— Вот я и дома! — сказал он благодарно и радостно, как человек, которому нежданно-негаданно подвезло удачно добраться поздним вечером. Вынув подаренную милиционером трешку, он, не глядя, протянул ее водителю. Тот полез было за сдачей, но Николай великодушно остановил его, вышел и захлопнул за собой дверцу. И лишь когда такси скрылось в потоке машин, он повернулся и зашагал в обратную сторону, к гостинице.
Мест, конечно, не было, но дежурная, увидев его несчастное и растерянное лицо, беспомощно опущенные руки, сжалилась.
— Только до утра! — предупредила она строго, будто этим хотела снять с себя ответственность за нарушение порядка. Поправив шарфик, одернув кофточку, она сердито протянула бланк.
— Господи! — воскликнул Николай. — Да я не останусь, если вы даже просить будете пожить еще пару дней… Хотя нет, если очень попросите, то я подумаю, — он широко улыбнулся.
— Давайте паспорт!
— А вот с паспортом хуже, — опять сник Николай. — От поезда я отстал… Понимаю — глупость, дурость и невежество! Но — бывает! Бывает, девушка! Вот мое удостоверение… Может, сгодится?
— Так как вас зовут, говорите… — дежурная внимательно рассматривала удостоверение.
— Сухов Евгений Андреевич. Можно просто Женя. А вас?
— Но-но! Не забывайте, что вы еще не жилец!
— Эхма! Было бы куда хуже, если бы вы сказали, что я уже не жилец! — Николай сделал такие горестные глаза, что девушка не выдержала, рассмеялась.
Получив ключ, Николай распрямился, еще раз убедившись в своей удачливости, походка его снова стала уверенной, и девушке на прощание он улыбнулся озорно и шало. Мол, неизвестно, как у нас с вами все дальше сложится, мол, мы еще посмотрим…
На свой этаж он поднялся неторопливо, с усталой значительностью. А в номере, едва успев запереть двери, Николай преобразился, его движения стали быстрыми, торопливыми до суетливости. Он тщательно задернул шторы, подошел к кровати и начал выворачивать карманы, выбрасывая на одеяло кошельки, смятые деньги, какие-то справки, командировочные удостоверения — всю сегодняшнюю добычу.
— Простите, ребята, простите! — проговорил он с искренней горечью. — Так уж случилось, поймите меня правильно. Будем считать, что все в прошлом. И кончим на этом. Не обижайтесь, бога ради, не имейте на меня зуб, не таите зла… Виноват, ребята, но куда деваться!
Вытряхнув содержимое из бумажников и кошельков, Николай отложил их в сторону. Потом к ним присоединил всевозможные документы, справки, удостоверения — воспользоваться ими вряд ли удастся, слишком рискованно. Собрав деньги в одну пачку, тщательно пересчитал. Оказалось около трехсот рублей. Все остальное завернул в газету, найденную в номере. Убедившись, что не оставил, не выронил никакой мелочи, Николай вышел и запер за собой дверь.
На улице он свернул в первый попавшийся переулок. Дойдя до какого-то сквера, наклонился и бросил пакет под скамейку. И, не разгибаясь, развязал и снова завязал шнурок на туфле. Даже если кто-то нечеловечески хитрый и проницательный следит за ним, разгадывая все его поступки, то он увидит лишь, как Николай завязывает шнурок. И ничего не произошло, и все отлично, и жизнь продолжается. Завтра сверток кто-нибудь найдет, отнесет куда надо, ребят разыщут, вручат, пожурят за ротозейство и… И все. И будем считать случившееся маленьким недоразумением.
Вернувшись в гостиницу, Николай зашел в ресторан и плотно поужинал — впервые за несколько дней. Потом послушал музыку, даже потанцевал, заботливо придерживая за локоток захмелевшую девушку из какой-то безалаберной компании, успевшей разбрестись по всему ресторану, вестибюлю, туалетам. Поднявшись в номер, он принял душ, растерся махровым полотенцем и, погасив свет, забрался под одеяло.
Некоторое время Николай лежал неподвижно, но не спал, нет, глаза его под веками продолжали метаться, как если бы он видел что-то неприятное, беспокоящее. Перед ним расплывчато, искаженно проплывали берег реки, крутой откос, мокрые весла, с которых стекала черная вода, издерганное лицо Сухова, его побег, мелькнул милиционер с кружкой пива, ребята с картами, но уже бледно, они были почти во сне. И вдруг Николай вздрогнул, почувствовал, что рука его сжимает тяжелый холодный камень, он даже ощутил, как в ладонь у большого пальца впился острый выступ. Он с силой несколько раз сжал и разжал ладонь, потер ее об одеяло…
— Да ну вас всех! — со злостью сказал он. — Надоели — спасу нет! Спать хочу. Все. Отвалите.
Утром он проснулся бодрый; здесь же, в гостинице, на первом этаже, сходил в парикмахерскую, побрился, а выходя, так ласково посмотрел на дежурную, что та забыла о ночной усталости и смущенно улыбнулась в ответ, словно бы прося прощения за то, что вид у нее сейчас далеко не самый лучший. Николай подошел к ней, подробно расспросил, как проехать на вокзал, поскольку ночью он не запомнил дороги, попрощался, а выйдя из гостиницы, взял такси и отправился в аэропорт.
Билет он взял уже по своему паспорту и через час был в воздухе. Всю дорогу сидел, откинувшись в кресле, закрыв глаза, и по губам его блуждала неопределенная беспокойная улыбка.
Во Львове шел дождь. Николай обрадовался ему и, сходя по трапу на мокрые плиты аэродрома, поднял голову, подставляя лицо под холодные, освежающие капли. И вздохнул глубоко и облегченно, как человек, вернувшийся из долгого опасного путешествия.
Глава 3
Погода резко переменилась. От мягкой осени, которая стояла всего несколько дней назад, не осталось и следа. Похолодало. Сухой, жесткий ветер поднимал в воздух пыль и песок, тащил вдоль улиц обрывки бумаг, мусор, старые упаковки.
Сухов быстро шагал по новой, едва наметившейся улице, вдоль строительных площадок нового района Москвы. Встречный ветер так плотно прижимал к телу его тонкий плащ, что стеснял движения, воротник больно хлестал по щекам, на зубах скрипел песок. Разбитый машинами асфальт был покрыт мелкой щебенкой; небольшой камешек попал в туфлю, но Сухов не находил в себе сил отойти в сторону и вытряхнуть его. Слишком много потребовалось бы действий — остановиться, наклониться, развязать шнурок, снять туфлю… Нет, он не мог сейчас заняться ничем, что отвлекало бы его от главного, ради чего он вышел из дому, едва только спала температура. Сухов был еще слаб, спина взмокла; как он ни отворачивался, ветер дул прямо в лицо, и он поймал себя на том, что тихонько поскуливает, сцепив зубы.
Сухов уже несколько раз прошел мимо двухэтажного дома из серого кирпича, весь подъезд которого был увешан стеклянными вывесками. Остановившись у ступенек, Сухов постоял несколько минут, глядя на черно-красные с золотыми буквами вывески, и снова пошел прочь, засунув руки в холодные карманы плаща и снова принимаясь мять влажными ладонями труху из крошек, табака, автобусных билетов. Но чем дальше уходил от серого дома, тем шаги его становились медленнее, неувереннее, и наконец он останавливался и поворачивал обратно.
За последний час Сухов страшно устал. Если вначале он пытался прикинуть шансы, думал, что сказать, о чем промолчать, как бы не оплошать, то теперь собственная судьба стала ему почти безразличной. И он вошел в серый дом из силикатного кирпича, все-таки вошел. Настороженно поднялся по ступенькам, потопал ногами о железную сетку у входа, проскользнул в вестибюль. На стенах под стеклом пестрели какие-то указания, правила оформления документов. Поколебавшись, Сухов свернул влево. Услышав за дверью оживленные голоса, остановился, пригладил волосы, протер красные слезящиеся глаза, постучал. Не решившись раскрыть дверь пошире, просунул голову в щель и увидел нескольких девушек. Они весело о чем-то болтали.
— Простите… А где… Мне нужен следователь…
— Второй этаж, дяденька! Там их много! — девушки засмеялись.
Ему стало легче. То ли оттого, что он не предполагал увидеть в этом доме девушек, не думал, что
