вперед, и нам хотелось иметь руки развязанными.
— Не нарваться бы только на непредвиденное распоряжение. Чтоб не путали нам карты, исчезнем для начальства денечков этак на пяток, а? — спросил я как–то старшего радиста.
Тот поморщился, конечно, но скрепя сердце перестал выходить на связь.
Первые три дня он не работал по моему распоряжению, а последние пять дней потому, что мы двигались днем. На марше рации не работали, так сказать, на законном основании. И вот только сегодня, в Кукуриках, мы попробовали включиться.
— Ну, как в эфире? Что слыхать? — спросил начштаба у радиста Борзенко.
— Семнадцать молний, — подморгнул тот. — Как прикажете? Принимать?
— Ну, теперь от Горыни на запад прошли километров двести… Можно и принять. Как думаете, товарищ командир? — кисло пошутил начштаба.
Я утвердительно кивнул, и Борзенко скрылся. Мы же стали излагать подошедшему Мыколе Солдатенко свои соображения о Польше, о лесах и степи, о повороте к югу.
— Ход конякою? О цэ добре. Цэ вы разумно удумалы… Ей–ей, разумно… А що той радист так швыдко бигае? Хиба ж его горчицею помазали? — спросил вдруг наш когда–то немногословный Солдатенко. Вообще в последние дни он стал на удивление разговорчивым. Просто не узнать человека.
— Радиосвязь с Киевом сегодня включаем, — ответил хмуро начштаба.
— Ага, ага… Ну и як? — оживился замполит.
— Семнадцать молний…
— Ой, будут вам, хлопцы, ще громы, а не тилько молнии.
Мыкола Солдатенко как в воду глядел. Были нам и громы, были и молнии. Хмыкая, Мыкола читал:
— «Предлагаю немедленно с получением сего выйти в рейд из села Собычин…» Запамятував Собичин. В том Собичиде вин немало перваку у Павловского выдудил… Ось, бачите, знову: «Под личную вашу ответственность»… От разбушевався Упал Намоченный. А сам говорыв: «Хлопцы, баста, хто–хто, а вы вже отвоювались…»
Семнадцать молний, все за подписью бравого Соколенко–Мартынчука были в этом же роде.
Войцехович возмутился:
— Ну посмотрите! Он выпихивает нас в рейд. А сам ведь палец о палец не ударил. Размагнитил отряд, сукин сын, а теперь предлагает… Начальство!
— Так ведь он невольно размагничивал–то, — заступился я за насолившего моим хлопцам Соколенко–Мартынчука.
— Ну не кажи, командир, — вмешался и Солдатенко. — За такие дела, знаешь, брат, как мы еще до войны спрашували.
— Гнать таких из штаба, — заворчал Войцехович.
Мне показалось, что у моих друзей появились нездоровые, «антиштабистские» настроения, и я счел своим долгом их поправить.
— Нельзя же так, братцы! Что это вы такими словечками бросаетесь: начальство, штабисты. Чтобы нас в рейд подготовить, нашими делами сколько ответственных товарищей занималось: и секретари ЦК, и командующий фронтом, и служба тыла, и Украинский штаб партизан. А у вас получается, будто в штабах да среди начальства только бюрократы одни… Нет, Мыкола, это ты что–то загибаешь.
— Ничего мы не загибаем. И не отрицаем заботу о нас руководства. Но вот дурак в штабе — это явление страшное, — взъерепенился вдруг Войцехович.
Нет, мой начштаба был определенно белой вороной среди штабистов, обычно довольно дружно отстаивающих честь мундира своей корпорации. Я так и сказал ему об этом откровенно, добавив, что такие обобщения обычно до добра не доводят. Он посмотрел на меня набычившись, а затем вдруг улыбнулся:
— Так я же не по адресу начальства вообще. Я не обобщаю. Тут вполне конкретный, частный дурак…
— Значит, ты тоже честь мундира штабов таким способом защищаешь? — спросил я.
— А как же? В штабе должны сидеть только умные, талантливые, честные люди. Тут один дурак…
— Ну, ладно, ладно, — перебил его я, так и не уяснив, чего они так взъелись на этого Соколенко– Мартынчука.
Только гораздо позже, после войны, понял, что если бы не помощь партии, Военного совета фронта, Строкача и Ковпака, то и один конкретный, как сказал Вася, «частный дурак» вполне мог бы сорвать наш рейд.
Об этом командир 2–й Молдавской партизанской бригады Яков Шкрябач так записал в своей книге «Дорога в Молдавию»:
«Когда я, сидя над картой, намечал маршрут обоза, у меня возникла мысль, что по такому лесному коридору можно провести незамеченным крупное войсковое соединение, а затем внезапно ударить на Ковель, Луцк, Львов в обход группировки противника, державшейся в районе Шепетовки. Со своим предложением поехал к Сидору Артемьевичу Ковпаку.
Мы долго ходили по Собычину, обсуждая положение на наших боевых участках. Ковпак до этого также отправлял в Овруч обоз и тоже пришел к этой мысли. Но он предложил еще кое–что… Севернее, в Пинских болотах и Полесье, стояло много партизанских соединений и отрядов, которыми командовали Бегма, Сабуров, Иванов, Жуков, Таратута, Рудич, Мирковский, Сатановский, Яремчук и другие. Южнее находились первое Молдавское, Шепетовское, Каменец–Подольское и другие партизанские соединения. Ковпак считал необходимым объединить их, создать партизанский корпус и бросить его вперед, на Сарны, Ковель, Луцк, а вслед за ним вывести крупные соединения Красной Армии. «Дела этих партизанских отрядов кончаются, и из боевых хлопцев можно создать добрую армейскую единицу, способную глубоко вгрызаться в тылы врага», — рассуждал он.
Нас позвали обедать. За столом сидел незнакомый мне, приехавший от Бегмы, полковник. Сидор Артемьевич представил меня: «Оцэ наш сусид Шкрябач». Полковник молча подал мне руку, но не назвал себя.
Во время обеда Ковпак изложил свой план продвижения крупных войсковых сил в Полесье, а также рассказал о задуманном им объединении всех партизанских отрядов.
Некоторое время все молчали, а потом посыпались вопросы, касавшиеся, главным образом, деталей. Ковпак охотно принялся за разъяснения и собирался развернуть карту, как вдруг заговорил полковник.
— Эта идея, Сидор Артемьевич, — полунебрежно заметил он, — на первый взгляд сулит большой стратегический успех. Но она совсем не продумана, фактически невыполнима и, как мне кажется, не годится…
— Чому ж вона не годытся? — спросил Ковпак.
— Трудно мне вам, Сидор Артемьевич, это объяснить, — вздохнул полковник. — Существует целая наука по этому вопросу, и тем, кто не изучал ее, все кажется чересчур простым и ясным…
— Так выходит я, по–твоему, дурак в военном деле? — поднял Ковпак глаза на полковника. — То есть, я не понимаю тактику?..
— Да что вы, Сидор Артемьевич?.. Я имел в виду то, что вы не изучали всех тонкостей военной науки, и задачи такого масштаба вам просто не по плечу… Это же крупный стратегический план!.. — примирительно, но с достоинством знатока проговорил полковник.
Ковпак вышел из себя. Он встал, уперся кулаками в стол.
— Вон!.. Щоб и духу твоего тут не було!.. Иш ты! Вин закончив академию, а всю войну просыдив за тысячу километров в штабе!.. Мы воювалы, а вин — бачь — якусь учену стратегию строив!..
— Да что вы, Сидор Артемьевич!.. Я же ничего не сказал обидного. Я только напомнил, что стратегия — весьма сложное дело! — извивался полковник.
— Войцехович! Павловский! Выпровадьте его!.. Чуете?.. Снарядите отделение из кавэскадрона и перебросьте через линию фронта сего стратега, — совсем рассердился Ковпак. — Вин мене учить приихав, колы война закинчуется!.. А ну, швидко!.. Через пивгодыны щоб його тут не було!
Полковник встал и вышел. Через полчаса он был отправлен, а через два дня благополучно сдан под расписку командованию Красной Армии»[3].
Да, разные люди были в партизанах. Разные были и руководители. Случались и «частные дураки» тоже. Но если я пишу об этом сейчас, то по другой причине и в другой связи. Оказывается, мысль о
