сроду не носил. У всех обыкновенные красноармейские звездочки.
Действительно, в нашем партизанском соединении еще с легкой руки комиссара Руднева, старавшегося ввести армейскую дисциплину, красные ленточки были отвергнуты раз и навсегда. Тут сказывались свои обычаи и нравы кавпаковцев. И наиболее несдержанные, острые на язык молодые ребята гордились своим особым положением своеобразной партизанской гвардии. Местных партизан с ленточками на шапках они в шутку звали «гребешками» и порой вышучивали: «Петушок–гребешок, а ты живого фашиста видел?»
— Так что, если по головному убору судить, мы вполне за армию сойдем, — поддержал Петю Брайко Кульбака. — А ну, почитай еще раз, как он там собирается нас узнавать, тот бандюга?
— «Армия носит погоны и звездочки, а партизаны…»
— Почекай… Значит, мы для него уже и так наполовину армия. Во как!
Кульбака замолчал. Мы вопросительно переглянулись, и через несколько секунд молчаливого раздумья глаза у всех присутствующих зажглись хитринкой. Случилось то, что всегда бывает в крепком, сплоченном коллективе, когда жизнь ставит какую–то преграду. Среди людей, которым надлежит преодолеть барьер (если только это люди одной цели), непременно бывает такой удивительный миг, секундная пауза, после чего зажигаются блеском единой мысли глаза, начинают биться в унисон сердца…
Именно этот миг и наступил сейчас в штабе партизан, в далеком глухом полесском селе Кукурики.
— А чем мы не армия? — загремело сразу несколько голосов.
— Погоны наденем — и все.
— Только надо сразу, в один день.
— Ну, где ты сразу наберешь погонов столько?!
— То уж пускай хозчасть думает. Хватит им волам хвосты крутить. Пускай и военным делом занимаются.
— Хай и тому атаману покрутят…
Я взглянул на Федчука. До тех пор пока шло сугубо военное совещание, он сидел скромно и помалкивал. Но теперь, поглаживая свою инженерскую бородку, вышел на середину.
— Прошу разъяснения. Какой требуется на погоны материал?
— Комиссар батальона Цымбал! Андрей Калинович! Ты только что прибыл из киевского госпиталя. Давай инструктаж.
Цымбал охотно разъяснил:
— Погоны фронтовые из защитного сукна или плащ–палатки. Канты красные, черные или голубые. Зависит от рода войск.
— Ну, голубые нам не потребуются. Это летчикам. Черных тоже немного, — вставил старший лейтенант Слупский.
— Сколько погон прикажете пошить? — с достоинством спросил помпохоз.
— Две тысячи пар, — сказал начальник штаба. — Даже полторы тысячи для первого раза хватит. Найдется у вас материал?
— Грузовые парашютные мешки в обозе везу. Защитного цвета брезент. Вот красного сукна на канты где достать, пока не знаю.
— Сойдет и хлопчатка.
Смысл этого предложения мне понравился. Я думал уже над тем, чтобы сделать этот прием оперативной маскировки как можно чище и скрытнее.
— Кто выполнит вам эту работу? Ее надо провести быстро, тихо, без болтовни, товарищ Федчук. Отнеситесь к заданию по–военному. И всех остальных прошу не болтать лишнего. Только так может быть достигнут должный эффект.
Веселые лица посерьезнели, смеющиеся, озорные глаза приобрели деловое выражение. Кажется, люди начинали понимать, что задумана не шутка, не забава — маскарад этот может принести немалую пользу.
— До выступления из Кукурик никто, кроме присутствующих здесь, не должен посвящаться в наш замысел, — еще раз подчеркнул я. — Переодеть отряд надо на марше в лесу. Для нашей хозчасти это дело чести. Кто у вас, товарищ Федчук, будет выполнять эту работу?
Федчук не спеша думал. Комбаты и комиссары, которых уже увлекла идея, с сомнением глядели на бывшего инженера.
— Главная трудность — достать материи на канты.
— Это мы найдем. У меня в батальоне еще с Нового года кумачовые плакаты хранятся, — сказал Петя Брайко.
— А кто тоби ту работу зробить, Федчук? — повторил мой вопрос Кульбака.
— Кто? Еще от Павловского из скалатского гетто у меня в хозчасти народ есть.
Мы вспомнили, что освобожденные из фашистского плена евреи в городе Скалате на Тарнополыцине были портные, шорники и сапожники. Старики, правда, поотстали на Збруче. А те, кто покрепче, помоложе, прошли вместе с нами Карпаты и вросли в партизанскую жизнь.
Снова шутки, прибаутки. Совещание закончено. Бравый народ из батальонов похохатывал, закуривал и, подмигивая друг другу, расходился. А штаб и хозчасть продолжали разрабатывать необычный замысел.
Войцехович настаивал:
— Главное, сохранить военную тайну. Пошивочную мастерскую надо организовать в одном месте.
— Я думаю, в школе, где у бандеровцев был штаб, — делился соображениями Федчук.
— Никого из посторонних к школе не подпускать. Сколько у вас имеется швейных машинок?
— Хватит, товарищ начштаба. Нам же сам пан Гончаренко наследство оставил…
Часа через два, проезжая верхом по селу, я увидел возле школы часового. А в стороне еще два парных конных патруля; они не пускали в район школы не только местных жителей, но и своих товарищей — партизан. Спешившись, я зашел в помещение. Наш архитектор и художник Тутученко на обороте немецкой карты, напечатанной на шикарной глянцевой бумаге, при консультации Цымбала и Слупского нарисовал несколько вариантов погон.
— Это для рядового состава. Это для сержантов я старшин. А вот отдельно для партизанских офицеров, — доложил с улыбкой Тутученко.
На большом обеденном столе работали два закройщика, полосуя брезент грузовых парашютных мешков. Федчук инструктировал портных строгим голосом:
— Нужно, чтоби из села вышли партизаны, а возле железной дороги все стали бы Красной Армией. Понятно? Народу пока не болтать. Из школы никуда не выходить.
Семь или восемь ножных и две ручные швейные машины застрекотали дружно, как хорошая пулеметная рота.
Федчук отошел в сторону и, склонившись к моему уху, конфиденциально зашептал:
— Надо бы, товарищ командир, позаботиться, чтобы в шапке у каждого бойца была иголка с ниткой, как и положено бывалому солдату. Да и пара пуговиц тоже. Вот только где взять форменные пуговицы со звездочкой?
— Можно и неформенные, — еле сдерживая улыбку, ответил я.
— Ну, тогда дело поправимое. Разрешите невзначай устроить проверку. Вроде выясняем готовность к походу — есть ли шило, мыло, иголка и пуговица. Старшинам накручу хвост. А они пусть проверяют.
— Только глядите, товарищ Федчук, — военная тайна. Не перегнуть бы палку.
— Будьте уверены, товарищ командир…
* * *
Когда я вышел из школы, переоборудованной в военную пошивочную мастерскую, часовой по– ефрейторски взял на караул немецким карабином. Однако не выдержал моего взгляда и заговорщицки подморгнул. Этот солдат понимал свой маневр!
Но ни часовому у дверей школы, ни мне самому и никому из инициаторов нашего переодевания тогда и в голову не приходило, какими далеко идущими последствиями обернется эта затея. Мы даже не подозревали, что, кроме лесных бандитов уездного, камень–каширского масштаба, над погонами, внезапно
