Недавно их со свалки принесли, с орлами, с фашистскими знаками.
…Во дворе, на ступеньках бомбоубежища, дядя Павел играл с управдомом в шашки. Дядя Павел вернулся с войны, ходит с палкой, в военной форме без петлиц и носит жёлтую нашивку тяжёлого ранения. Никто с нашей улицы не возвратился ещё с войны и не носил такой нашивки. До войны он возил хлеб с пекарни. Мы бежали гурьбой за его фургоном и цеплялись сзади. Фургон останавливался у магазина, и мальчишки разбегались в разные стороны. От горячего хлеба шёл пар, и он вкусно пахнул. Сейчас Павел был инвалид. До сих пор мне не приходило в голову спросить у него патроны. Неужели он с фронта не привёз ни одного патрончика? Но как спросить? Управдома куда-то позвали, и я заменил его. Дядя Павел расставил шашки.
— Сознайтесь, — сказал он вдруг, подняв голову и разглядывая нас, — вы ко мне цеплялись за фургон?
— Цеплялись, — сознались мы, — да когда это было.
Он даже обрадовался, что мы к нему до войны на фургон цеплялись.
— Не гнал я вас, ребята, верно?
— Когда гнали, а когда и нет.
— Очень редко гнал, — задумался, как будто это сейчас значение имело.
— Вообще-то редко, — говорим.
Он оживился:
— Катались на моей лошадке, будь здоров.
— А нас за фургоном и не видно было, — говорю, — вы и гнать-то не могли.
— Так что же вы думаете, я вас не чувствовал? Я вас прекрасно чувствовал. Эх, если бы сейчас я на фургоне ездил, не гнал бы вас совсем, ребята… Катались бы, сколько вашей душе угодно.
— Да мы на вас не обижаемся, — сказал Вовка.
— Да мы и забыли, — сказал я.
— Но я-то не забыл. — Он долго хвалил свою лошадь, расписывал её достоинства, извинялся перед нами, что не давал нам кататься, не мог отделаться от воспоминаний.
Я думал о патронах.
— Играть-то будешь? — спросил Павел.
— Не, — сказал я.
— Чего ж садился?
— Патроны хотел у вас спросить.
— С ума все посходили, — сказал он, — какой раз спрашивают у меня патроны!
— Мы первый раз у вас спрашиваем.
— Просили вроде вас.
— Нет, нет, мы не просили.
Он вздохнул.
— Полюбуйтесь, что сделали со мной патроны. Малейшей тряски не могу переносить по булыжной мостовой, прощай, моя лошадка…
— Так это же немецкие, — сказал я. — Фашистские патроны нам не нужны, правда, Вовка?
— Нам нужны отечественные, — сказал Вовка.
Он качал головой и собирал шашки.
Вовка тянул меня за рукав, и мы с Павлом попрощались.
— Зря у него спрашивали, — сказал Вовка.
— У всех надо спрашивать, — сказал я. — У всех подряд. Иначе наше оружие заржавеет. Отечественные патроны мы из-под земли выкопаем.
— Пуля — дура! — сказал мне вслед Павел. — Погибнешь без войны от своих патронов.
— Не бойтесь, не погибну! — отвечал я, поднимаясь по лестнице.
Дома вытащили карабин, каски в ряд расставили, пощёлкали затвором, эх, нам бы патроны!
Я вынул звёздочку из бархатной коробки, и Вовка не мог поверить, что я её сам сделал.
— Приедет с войны мой папа, — сказал я мечтательно, — снимет свою гимнастёрку и повесит на стул. А я незаметно приколю ему звёздочку. Станет он надевать гимнастёрку, увидит звёздочку и глазам своим не поверит…
— А у моего отца два ордена Красного Знамени, — сказал Вовка, — мой папа лётчик.
Я знал, что отец его лётчик, но про ордена не слышал.
— Редкий у тебя папаша, — позавидовал я.
— Он ещё получит, — сказал Вовка. — Он только начал самолёты сбивать. Ему сейчас новую машину дали. А та у него старая была, вся в дырках. Папаню в ней поранило, но всё равно машину посадил. Мой папа Героя Советского Союза тоже получит. Раз у него новая машина. — Поразительно он верил в своего отца. Как бы угадывая мои мысли, он сказал: — А если его собьют случайно, он на парашюте спустится. Он может лететь, лететь, а парашют не раскрывать. Перед самой землёй раскрыть. Знаешь, как этот прыжок называется? Затяжной называется.
— А мой папа капитан, — сказал я и спрятал звёздочку.
— А мой папа старший лейтенант.
Старший лейтенант, а два ордена Красного Знамени. Но зато капитан…
Зазвонил телефон.
— Есть патрон! — шептал в трубку Толик. — Новый патрон!
— Откуда?
— Потом объясню.
— Жми сюда! Сразу! Мы ждём!
— Куда?
— Ты куда звонишь?
— Аа-а… Понял.
Не очень-то сообразительный, звонит сюда, а куда идти — не знает. Посадили его со мной за парту вместо Вовки, а он нам патрон достал, замечательно получается! Откуда он его достал? Я же говорил, у каждого надо спрашивать.
Примчался Толик, красный, запыхался. Папаша у него раньше сторожем работал. На каком-то складе. Сейчас он на войне. Винтовку он сдал, конечно, а патрон в ящике остался. Открыл Толик ящик случайно, а там патрончик валяется.
— А что вы мне взамен дадите? — спрашивает Толик.
— Каску, — говорю. — Немецкую каску с фашистским знаком. Вещь стоящая, наденешь на голову — настоящий фриц. Поглядишь в зеркало — себя ни за что не узнаешь. Вылитый фашист. Точь-в-точь. Редкая вещь.
— На кой нужна мне ваша каска, — обиделся Толик, — зачем мне её на голову надевать?
— Вещь-то стоящая, согласись. Только в школьном музее и есть, а у тебя своя собственная. Может, тебе ещё рубашку в придачу дать? Могу повязку дежурного предложить. Ходи где хочешь во время тревоги, загоняй всех в бомбоубежище, на!
— Не надо мне ничего, — сказал Толик и вынул патрон из кармана.
— Друг ты наш, Толик, бесценный друг, выручил ты нас, Толик!
— На испытания оставайся, — сказал Вовка, — официально оставайся, а хочешь — неофициально, как тебе удобней.
— Да мне всё равно, — сказал Толик.
— Как почётный гость оставайся, пальнуть дадим, можешь не беспокоиться. Папаше твоему салют устроим. Молодец он, патрон оставил. Ржавело бы наше оружие до лучших времён, если б не твой папаша. Сначала испытание устроим, а потом фрицам праздничек устроим. Из их же оружия, представляешь, нашим патроном праздничек устроим!
Толик крутил головой во все стороны.
— Неужели вы серьёзно здесь стрелять собрались? Не в каждой квартире стреляют…
— А у меня стреляют, — сказал я гордо.
— Пригласили тебя на испытание, помалкивай, — сказал Вовка, — человек свою квартиру не жалеет,
