в стрельбище превращает, а ты ещё не доволен.
— Очень доволен, но моя мама стрельбу в квартире ни за что бы не разрешила.
— Опять ты нас учишь? А его мама разрешает.
— Во какая мама! — восхитился Толик. — А соседи переполох не устроят?
— Всего один выстрел, опомниться не успеют, не собираемся же мы палить до утра.
— А мне пальнуть дадите?
— Дадим ему, Вовка?
— Дадим, — сказал Вовка.
— Дадим, — сказал я.
— Не опасно? — спросил Толик, разглядывая карабин.
— Да не бойся ты, гляди! — Я отвёл затвор и вложил патрон в патронник. — Видал? — Щёлкнул затвором. — Ну? Только нажать. И — огонь! Всё нормально. Не дрейфь.
— Как же его в руках держать? — сказал Толик. — Приклада нет. Вдруг в руках разорвёт? Дал я вам патрон, сами и стреляйте, шутники нашлись.
— Он дело говорит, — сказал я, — откуда мы знаем, разорвёт или не разорвёт?
— По-моему не разорвёт, — сказал Вовка.
— А если разорвёт?
— Ну, тогда… — сказал Вовка, — тогда разорвёт.
— Мудрый у нас Вовка, — сказал я, — всё рассудил.
— У меня есть идея, — сказал Толик. — Давайте карабин укрепим на стуле. К спусковому крючку верёвочку привяжем. А дёргать будем все вместе, на расстоянии.
Верно ведь сообразил. Дёрнем за верёвочку — не разорвёт, можно в будущем без верёвочек.
— Друг-то наш соображает, а мы его ругаем.
— Сорвите с балкона бельевую верёвку, — командовал я, — привяжите карабин к стулу, чтобы не шатался. Тащите ящик с кошкиным песком, а теперь прижмите карабин ящиком. Укрепляйте карабин, не спешите, времени у нас хватает. Готовьтесь к бою. Утюг возьмите, придавите тумбочкой. Двигайте сундук, кладите сверху побольше. Эх, и расколотим мы эти проклятые каски в пух и прах!
Каски установили на чемоданах.
— А если пуля срикошетит? — заволновался Толик.
— Дадим тебе самый конец верёвки, — сказал Вовка, — стой на улице и дёргай. Только следи, чтобы прохожие ногами не наступали.
— Неужели вы всерьёз думаете, что каски пробить можно? Зачем же каски надевают в таком случае?
— Дураки, поэтому и надевают, — сказал Вовка, — видел каски в школьном музее — все с дырками.
— В музее осколками пробиты, — сказал Толик, — неужели не заметили? Спорим, каска выдержит!
— Ладно, хватит, — сказал я, — посмотрим, выдержит или не выдержит?
— Я всё-таки за дверь выйду, — сказал Толик, — на всякий случай из коридора буду дёргать.
— Залезь в шкаф и оттуда дёргай, — сказал Вовка.
— Ничего себе команда собралась, — сказал я, — три мушкетёра, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дёргать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду!
— Во-первых, я никуда не собираюсь… — обиделся Вовка.
— Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину!
Мы дёрнули. Выстрел не вышел.
Я заорал:
— Одна у нас дорога — на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть ещё подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!!
— Да поняли мы, — сказал Толик, — ну; танки, ну и что?
— …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… ещё… так, ещё…
— Скоро они наконец придвинутся? — спросил Вовка. — Лично я целюсь в самолёт, который пикирует на отца.
— Пока не стрелять! — орал я.
— Мы пришли сюда стрелять! — торопился Вовка. Возможно, самолёт уже пикировал на его отца, но танки ещё не совсем подошли.
— Спокойненько…
— Чего спокойненько? — не выдержал Вовка. — Давай дёргать!
— Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! — Каски я принимал за танки, входя в раж всё больше и больше. — Подпускайте их ближе!
— Давно уже подпустили, — сказал Толик.
— Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! — Я прыгал и орал.
— Пусть они идут, а мы в таком случае пойдём домой, — сказал Толик.
— Стоять на месте! — надрывался я. — Ни в коем случае не отступать!
— Никто и не думает отступать, — сказал Вовка, — хватит тебе кривляться.
— Огонь! — крикнул я, и мы задёргали за свою верёвочку, но выстрела опять не получилось.
Мы дёргали и дёргали.
— Танки горят! — вопил я. — Колонна остановилась!
— Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? — сказал Толик.
— Горит колонна! — Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она в конце концов гореть.
Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолёт, каждый нёс своё и размахивал руками; шуму больше, чем на войне.
— За сбитый стервятник, — сказал я, — за спасение своего отца… — и повесил на грудь Вовке геройскую звёздочку.
Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звёздочка покачивалась и поблёскивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.
— Теперь мне, — сказал я.
Награждались по очереди, ведь звёздочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолёт и повесил мне за разгром танковой колонны.
— А мне? — спросил Толик.
— А тебе за что? — сказал Вовка.
— Дёргал с вами вместе — значит, и мне полагается.
— Куда же ты стрелял?
— По каскам.
— Он стрелял по каскам! — засмеялся Вовка. — И за это ему полагается звёздочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своём уме?
— А вы куда стреляли? — разволновался Толик. — Не по каскам?
— В самолёт я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.
— Несправедливо поступаете! — взвыл Толик. — Вместе мы дёргали, не выдумывайте чего не было!
— Ну, сколько ты фрицев уничтожил? — подсказывал я. — Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?
— По каскам, а не по пехоте, — таращил глаза Толик.
— Ну и ничего тебе не полагается, — сказал Вовка. — Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь? Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.
Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального
