– Так точно! – гаркнули мы.
– Не слышу ни хера!
– Так точно! – заорали мы изо всех сил.
– А, – кивнул Мишель, – приблизительно.
– Заботливый 'дедушка', – донесся из строя голос Пауля.
Он специально гнусавил, получилось смешно.
В строю засмеялись.
Мишель улыбнулся:
– Павлуша, кончай стебаться. Ты же видишь, какое чмо из карантина нам присылают. Пошли.
Мы не в лад затопали по туннелю.
У пещер, темнеющих разверстыми ртами, уже стояли 'чистильщики' и прохаживался Гордей Гордеевич.
– Ага, – язвительно сказал он, – третья рота, ебте, тянется последней и как школьники на прогулку… Вы еще за руки возьмитесь. Вы,ебте, должны так топать, чтобы дома над вами подскакивали!
– Строиться, – угрюмо приказал Мишель.
Мы построились.
– Ббте, – распалялся полковник, – а песня строевая где? Какая песня?
– Непобедимы, как орлы, – буркнул Мишель, опустив голову.
– Ббте, – разозлился полковник, – да по мне хоть 'обосраны, как голуби', мне интересно, почему вы эту песню не поете? Скрываете, что ли? Стесняетесь, ебте?
– Мы не успели разучить, – Мишель еще ниже опустил голову.
– Ббте, – полковник развел руками, – это же гимназия на пленэре – не успели выучить! Вы уже три года этих своих 'непобедимых орлов' учите. Первая, – полковник загнул палец один, потом другой, – поет – со стен штукатурка отваливается, вторая поет, третья – ни гу-гу… ебте.
– Мы выучим, коллега полковник, – печально пообещал Мишель.
– Выучите, – кивнул Гордей Гордеевич, – еще бы вы не выучили, ебте. В строй, бриганд Мишель.
Мишель отдал честь и пошел, чеканя шаг, к нам.
– Блин, – тихо, но с тем большей ненавистью произнес он, останавливаясь проив нашего строя, – обезьяны! Вернемся из пещер – всем листки с песней раздам… Чтоб выучили, блин, чурки, обезьяны?
Нам выдали целую гроздь ламп, и мы двинулись раздавать лампы 'чистильщикам'. Они вешали лампы на грудь.
– Зря батарейки, – предупреждал Мишель, – не жечь. Понятно? 'Младенцы'? 'Коверный', Ббте, в светлую пещеру вперлись – сразу назад.
Мы включили лампу и вошли в холодную пещеру.
После бессонных ночей у меня неистово болела голова, и я боялся только одного, что вот сейчас я грянусь о склизкие, какими-то водорослями облепленные камни – и засну.
– Братья, – громко провозгласил Пауль и отвалил от стены здоровенный камень, – вот моя норка- каморка.
За камнем оказалась аккуратная учрежденческая дверь, обитая дерматином. Пауль щелкнул ключом, растворил дверь, и я увидел сухое выметенное помещеньице с топчаном и полочками на стене. Из помещения потянуло теплом, уютом, покоем, и я остро позавидовал Паулю. Я понял, что сейчас он завалится на топчан, закроет дверь и…
– Иди, иди, – беззлобно сказал Валентин Аскерханович, – дрыхни…
– Звоните 01, – весело закончил Пауль, – вызывайте 'скорую', – и продекламировал:
– Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,
С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого,
Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны,
Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.
– Закрой дверь, – уже несколько раздраженно посоветовал Валентин Аскерханович.
Пауль моментально скрылся в помещении.
– Ббте, – сказал Валентин Аскерханович, – ты к стенке не жмись, со стенки всякая дрянь отлипает и падает. Ты иди по центру. По центру вроде страшнее, а на самом деле безопаснее. Иди, иди.
Я безропотно пошел вглубь пещеры.
Никогда мне не было так страшно. Я был измочален, устал, и я боялся, что не успею нажать на спусковой крючок, промажу.
Первый вынырнувший, выползший в круг света от моей лампы белесоватый гигантский червяк с опасно причмокивающими розовыми присосками на извивающемся, клубящемся теле, возвратил мне способность действовать. Я разрезал его так же быстро и равнодушно, как разрезает лопатой гусеницу огородник. Я шел как во сне и нажимал спусковой крючок огнемета, едва лишь свет лампы выхватывал нечто ворочающееся, выползающее, извивающееся. Пару раз я выкликал по ящичку, висевшему на груди рядом с лампой, Мишеля.
– Ага, – говорил Мишель, – ходи, ходи… Далеко не забредай… Тут, поблизости.
Порой я выходил на кого-нибудь из наших. Набрел на Федю, деловито ножиком открамсывающего ор разрезанного 'червяка' куски и отправляющего их в рот.
– У, – сказал Федя, – 'младенец'? Хошь попробовать? Ты чего? 'Кровь дракона' лакаешь, а почти сваренным, спеченным червячком брезгуешь? Эт ты зря, – Федя почмокал языком и добавил: – Такой ростбиф окровавленный получается – мое почтение!
Я помнил рассказы Натальи о тех, кто жрет 'поверженных врагов'. 'Вкусно, но опасно', – предупреждала меня Наталья. Я пошел прочь от Феди.
Иногда мне казалось, что клубящиеся существа, которых я рассекал огнем, не живут сами по себе, а вырастают из пещеры, наподобие оживших сталактитов или движущихся хищных растений.
Глаза у меня заболели от непрерывного вглядывания в неярко освещенную лампой местность, потому я обрадовался, когда увидел свет. Я помнил, как Мишель предупреждал нас: 'В освещенные пещеры не суйтесь. Что вы там не видели?' – 'У, – засмеялся тогда Пауль, – как раз многое они там не видели. И если увидят, то многое запомнят, если, конечно, смогут выбраться…'
Мне было все равно. Светящаяся пещера – это не то, что человек, жующий сварившуюся плоть агонизирующей рептилии. Светящиеся пещеры – это опасно, но красиво. И Наталья мне ничего о них не говорила. Наталье я больше доверял, чем Мишелю.
Я поправил лампу, покрепче сжал огнемет и пошел на свет. 'Червяков' становилось все меньше и меньше, а когда засияли мягким светом острые режущие купы прозрачных сталактитов, 'червяки' и вовсе исчезли. Здесь было сухо, остро и светло. Я потушил лампу и вошел в пещеру. Ее крастота резала глаз. 'Тише, – сказал я сам себе, – тише, Джекки, держи душу за копыта. Вспомни русалок'.
Я вовремя предостерег себя. За купами каменных светящихся цветов мелькнула узкая зеленая линия, ожившая тугая стрела. Я еле успел навести огнемет и нажать спусковой крючок.
'Стрекозел' лопнул, разорванный струей пламени, и его коричнавая спекшаяся кровь забрызгала светящиеся прозрачные острые камни, за которыми хоронился он, вжатый в крошечную расселинку, вылетающий, расправляющий все свое тугое умное тело, едва лишь…
Я нажал на кнопку черного ящичка.
– Бриганд Мишель, – отрапортовал я, – я в светящейся. Разорвал 'стрекозла'.
Я думал, что в ответ польются ругательства или, наоборот, поздравления с несомненным успехом.
Ответом было молчание и потрескивание ящичка. Наконец оттуда донеслось:
– Козлодрач. Ну, иди уже, если зашел. Я к тебе сейчас кого-нибудь пошлю… Пародист.
Я шел не торопясь. Я старался не останавливаться, старался вглядываться в каждый камень, каждый выступ.
Здесь почти не было монстров и рептилий, и я замер, увидев зеленую бесформенную, ровно дышащую кучу.
'Уходи, – сказал я себе, – уходи прочь, не гляди'.
Но, как во сне, ноги сделались ватными, и я глядел, не отрываясь, не двигаясь с места, на мерно дышащее кучеобразное существо.
