– Никак не в степени, – Катенька схватила меня за плечи и легко вздернула над полом, так что я смог увидеть всю ее бородавчатую неровно дышащую тушу, – никак не в степени, – повторила Катенька, и я увидел свое отражение в выпуклом безразличном глазе жабы, – а в отношении к происходящему!.. Если он себя уверит, что происходящее – пытка, так он и у массажиста от ужаса скончается, а если он себя уверит, что – массаж, так он и на дыбе от удовольствия покряхтывать будет. Суй его в штаны, раба божьего.
Растянув штаны, елико возможно, Коля подставил их под мои ноги, словно распахнутый мешок, куда вот-вот должны засыпать картошку.
– Только, – захихикал Коля, – ты его аккуратней, а то помнишь, в прошлый раз мы того чмошника одевали, в одну штанину обе ноги засунули – во смеху было!
– Ноги растопырь, чудо, – прикрикнула на меня Катенька, – не слышишь разве, что бывает?
С трудом я попытался раздвинуть ноги и выговорил:
– Вам… что же… доводилось бывать на… дыбе?
– Ах ты дрянь! – поразилась Катенька, впихивая меня в пижамные штаны, – да у меня вся жизнь! – как на дыбе. Держи его, сквернавца, за плечи, – разевая пасть, оглушительно гаркнула она Коле, – счас пижаму надевать будем!
Видимо, я здорово рассердил Катеньку, раз сам Фарамунд Иванович схватился за голову, полуприсел и в этом полуприседе заканючил:
– Ой, ой, ой, как неудачно! Ой, зачем так сказали? Ой, лучше кричать и ругаться, чем так!..
– Сквернавец, – шипела, выпуская розоватую слюну на пол, Катенька, – ссквернавец, мммастодонт, шыкым, айшыкым. Рруку держи, руку!
Катенька довольно умело натягивала на меня пижаму, выламывала руки с явным, нескрываемым удвоольствием.
– Все! – снова (как видно, успокоившись) пропела она, обдернув на мне пижаму. – Уу, – Катенька швырнула меня на кровать, а потом с силой надавила зеленой огромной лапой. Лапа легла на мое лицо, и я едва не задохнулся.
– Сетку не порвите! – в ужасе заверещал Фарамунд Иванович.
– Ладно, – с явным сожалением вздохнула Катенька, – пойдем, Коля…
Я слышал, как хлопнула дверь и из коридора донеслось густое пение Катеньки:
– Расцветали яблони и груши…
– Пааплыли туманы над рекой, – дребезжащим тенорком подхватил Коля.
– Выходила на берег Катюша, – тенорок Коли и контральто Кати затихали вдали, – на высокий на берег, крутой…
* Часть вторая. Драконы*
Глава первая. Бриганд Мишель
Неделю мы отдыхали на поверхности. Привыкали. Обживались. Жарились на солнышке. Купались в речке…
Мишель объяснял нам:
– Там – Длинношеий. Притом – слоновый Длинношеий. Такие обычно жрут травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо…
– Так его живым? – заинтересовался Федька.
– Угу, – кивнул Мишель, – нас, конечно, на Длинношеего бросают, но этого убивать – ни-ни.
– Вот пускай, – разозлился Валька, – этим 'южане' занимаются.
– Ты оборзел, Валя, – деловито и солидно сказал Мишель, – ты просто оборзел: вместо того, чтобы радоваться тому, что тебе досталась творческая интересная работа – не резать, а ловить! – ты воротишь рыло. Пиздей тебя не слышит, вот бы порадовался. Там, кстати, есть один из 'южан'. Он и трезвонит.
– А, – зевнул Федька, – мне-то все равно.
…'Южанин' встретил нас неприветливо. Одет он был так, как все здесь одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.
– А, Мишка, – поприветствовал он Мишеля, – Федька с тобой, Валя… А это что – новенький?
– Тиша, – порадовался Мишель, – ну, тебя не узнать. Нам тоже так?
Тиша только рукой махнул:
– Аа… Хрен с ним. Будете посланцами Неба… Верховный жрец завтра камлает – вот вы и въедете.
– На машинке? – сразу заинтересовался Мишель.
– Можно и на машинке, – тускло как-то согласился 'южанин', – а вообще…
Это была жаркая влажная планета. Я глядел во все глаза на лопающееся душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего, покачивающееся под ветром. Мои уши, привыкшие к тишине и гулкости подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все это слитное цмоканье, чвирканье, свиристение, шелест, шуршание, гортанные крики птиц, шипение.
– Вы так грохнулись, – задумчиво заметил Тиша, – что жрец камлание на завтра назначил.
Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал черные жесткие волосы ствола пальмы рукой. Я был счастлив. Я пил воздух.
– Ты здорово по-здешнему балакаешь? – спросил Валька.
– Ничего, – скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое, гортанное – не то песня, не то клекот, – как Тихон Андреевич разговаривает? – с гордостью спросил он.
Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.
– Аа, – довольно протянул Тихон, – то-то вот! Что это у вас боец такой зелененький? Совсем заманали беднягу?
Диего, в самом деле, едва держался на ногах. Тяжело дышал, переводил взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.
– Ничо, – хмыкнул Мишель, – оклемается.
– Хорошо, – кивнул Тихон, – пойдем пещерку покажу.
Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под нами, по лесу звучащему и дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами…
– А вот и он, – Тихон указал на флегматичного черного ящера, с наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.
– Вот зараза, – подивился Мишель, – чик по шее – и фонтан в небо, а вот…
– Низя, – погрозил ему шутливо пальцем Тихон.
Мы миновали ящера, осторожно обогнули его, и я поразился его слоновым лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.
– Так он ничего, – объяснял Тиша, – а как его какая муха укусит, глаз у него точно лопнет! Расширится, чуть только из орбиты не вылетит – и пошло-поехало. Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает – и шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит, брымс, брымс. Тьфу, – и Тиша плюнул.
Мы увидели вход в пещеру.
Собственно, то была и не пещера вовсе – в том смысле, в каком мы, 'отпетые', понимали пещеры.
Так, небольшая белая отлогость в горе, углубленьице, ямка.
Рядом бил светлый искрящийся ручеек. Он напоминал струящееся, брезжущее, оплотневшее дыхание горы.
Я нагнулся к ручейку – и омочил пересохшие губы. Вода была сладкой. Или мне показалось?
– Дрыхните, – великодушно сказал Тихон, – а я пойду к верховному жрецу сообщу, мол, так и так – бумкнулись Посланцы Неба. Принимай гостей.
