Толпа галдящих 'отпетых' замерла на секунду, а после грянула:
– Ва-ва-здра…
– Ша, – гаркнул Мишель, – Одноглазый, вперед, сходи посмотри, что там эти бездельники приволокли…
'Отпетые' расступились, и я еще издали увидел полураздавленную Катеньку с вываленным на пол казармы багрово-склизким языком.
Я подбежал к ней, нагнулся.
– Одноглазый, – услышал я за своей спиной, – вдарь жабище, чтоб подохла, немного осталось…
Я хотел было выкрикнуть: 'Она меня спасла', – но скрепился.
Полувыдавленными, залитыми кровью глазами жаба Катенька смотрела на меня.
Ладонью я коснулся ее растерзанного горла, и слуха моего достигли забившиеся в ладони, клокочущие цифры: шесть-ноль-девять-ноль-шесть.
Я поднялся.
Телефон был в канцелярии.
Я огляделся.
– Одноглазый у нас, – сказал Мишель и положил руку мне на плечо, – гуманист!
…Я поднял телефонную трубку, набрал номер.
– Алло! – услышал я голос Фарамунда Ивановича.
– Фарамунд Иванович, – сказал я, – это говорит ваш бывший пациент, Джек Никольс из третьей роты Северного городка. Подъезд седьмой. Здесь находится Катя… Да… В расположении части. Да… а как сюда попала – не знаю. Да… Вы сами понимаете. Приезжайте скорее.
Я повесил трубку.
Минут через пять приехал Фарамунд с двумя ящерами и полковником.
Ящеры осторожно погрузили полураздавленную, слипающуюся, обвисшую тушу Катеньки на носилки.
Странно и страшно было видеть свистящее, еще живое дыхание бесформенной груды.
Гордей Гордеич петушком наскакивал на Мишеля:
– Отметил, ебте, свое возвращение со звезд, астронавт, аргонавт, ебте. отродясь у нас такого позора не было!.. Ббте! – вопил полковник. – Ты почему людей не построил, как следует? Что это у тебя, ебте, казарма 'отпетых' или отпетый бордель?
– Третья рота! – громыхнул во всю силу своих легких Мишель. – Стройсь!
Мы выстроились в две линии по всей длине казармы.
– Ох, – страдальчески сморщился полковник, – оглушил!.. ты бы, ебте, лучше так орал, когда твои подчиненные, позоря, позоря, ебте, звание 'отпетого' черти что тут вытворяли! Ты, подлец этакий, небось молчал, ммерзавец, – полковник с видимым удовольствием выговорил это слово, – да не просто молчал, а еще и суетился, ебте, организовывал, раздачу слонов и Шехерезад… Ббте, ребятки, не толпитесь, станьте в очередь…
Смешок прошел по рядам 'отпетых'.
Полковник не обратил на него никакого внимания. Он был в наитии, в восторге.
Мишель глубоко вздохнул, поднял голову и, чуть сузив глаза, стал глядеть куда-то поверх беснующегося Гордей-Гордеича, в видимые только ему (Мишелю) космические дали.
В отличие от нашего сдавленного похохатывания, вздох и взгляд Мишеля буквально взорвали Гордей- Гордеича.
Он замахал кулаками перед самым носом опечаленного Мишеля.
– Ббте, – вопил он, – он дышит! Вы поглядите на эту бедную Лизу. Он вздыхает! А? Сократ перед судом Синедриона! Че ты дышишь? Ну, че ты дышишь? Обидели тебя, ебте?.. Выводи своих, ебте, подземных орлов в коридор и к кантине строевым! с песней!
– Коллега полковник, – начал Мишель, – разрешите обратиться…
– Ббте, разрешаю, давно уже разрешаю, – сказал поостывший полковник.
Мишель откашлялся и проговорил (меня поразила длина фразы, которую он слепил):
– Коллега полковник, я опасаюсь, что за время моего отсутствия ребята просто не успели подучить текст.
На Гордей-Гордеича эта фраза тоже произвела потрясающее впечатление. Он начал заглатывать воздух большими порциями и как бы давиться этим воздухом:
– А,а, а… ебте… ебте.. а,а, – полковник наконец справился с обуявшим его волнением, – ебте, – сказал он, – он опасается! ребята! подучить! – полковник потряс сжатым кулаком, – на тебя полет к далеким звездам плохо действует!.. Педагог! Песталоцци! Дистервег, ебте, с Гербартом! В кантину! И с песней! с песней!
Как и следовало ожидать, дело застопорилось на первых же двух строчках: 'Непобедимы, как орлы, как львы, неустрашимы!'
– Ббте, – прервал нас полковник, – это строевая или похоронный марш! Надо, ебте, так орать, чтобы стены дрожали и двери с петель срывались, чтобы старик в своем логове слышал и со-ебте-дрогался… А вы что, ебте, затянули? Это не орлы и не львы, а пара гнедых, запряженных зарею, ебте! Запевай сначала!
После трех неудачных попыток полковник махнул рукой.
– Мишка, пускай твои орлы и львы добираются до кантины ползком и на четвереньках, раз не хотят, ебте, петь, пускай ползут и карабкаются, а после, ебте, приема пищи бегом – на плац…
– К пальмам? – уточнил Мишель.
– К пальмам, к пальмам, – покивал полковник, – раз вы, бедолаги, так застоялись, так кровь у вас играет, то ввот, ебте, мы ее и разгоним, кровушку-то, я вам устрою неделю аттракционов…
В кантине Мишель дохлебал суп, облизал ложку и пообещал:
– Если я узнаю, кто стуканул, – утоплю в сортире. Раньше времени у меня 'вонючим' станет.
– А почему ты думаешь, – поинтересовался Валентин Аскерханович, – что кто-то стукнул? Может, никто и не стучал? Может, доктор спохватился, позвонил Пиздею, а Пиздей догадался?
Сердце у меня стучало.
'Да что это, – думал я, – только-только все устроилось, все утряслось, только-только я вырвался из этого ада, перестал быть 'младенцем', только-только за моей спиной появился этот Мишель, ведь исчезни он или возненавидь он меня – и все, и все оборвется, и все закрутитсся по новой, еще страшнее, еще отчаянней…'
– Ты чего, Валя, – деловито объяснил Хуан, – с какой сырости Фарамунду спохватываться?.. Ну, нету и нету, мало ли где бродит? В пещеру поскакала… А Пиздей? У нашего Пиздея в мозгу четыре извилины – вот так, – Хуан показал, – крест-накрест. Где ему догадаться?
– Зато нам, – встрял Пауль, – догадаться легче легкого и необходимей необходимого. Помнится, мы на Дъего, – он так и произнес 'Диего' с твердым 'Д' ' – Дъего грешили, но сдается мне, что ошибочка здесь у нас вышла.
Я почувствовал, что на меня смотрят, и постарался поскорее доесть суп.
Я взялся за кашу.
– Не давись, – посоветовал мне Хуан, – ешь не спеша, тщательно пережевывай пищу.
В казарме меня отвели в сортир.
Против меня стояли Хуан, Пауль, Мишель, Валентин Аскерханович, и еще двое старых 'отпетых', не знакомых мне по именам. Всех – не упомнишь.
– Что ж, – сказал Пауль, – все в сборе и можно начинать суд чести, как любит выражаться наш дорогой Пиздей.
– Ты сам вроде Пиздея, – прервал Пауля Мишель, – какой там суд? Просто смазать по рылу, чтобы не забывался, и пускай скоблит сортир до потери пульса…
– Ни хера подобного, – покачал головой Хуан. – Здесь дело не в суде, это ты, Мишель, прав. Здесь не
