С тех пор мы с Габуния обо всем сговаривались заранее, на земле, и тщательно налаживали работу радио, чтобы не быть глухими в воздухе. После первой встречи с врагом я понял, что такое расчет и хладнокровие.
Вечером, после возвращения Габуния, в землянке завязался разговор о риске в воздушном бою.
Тема была злободневная. Мы горячо спорили, устанавливая грань между риском и безрассудством. Обстановка часто требует от нас необходимости идти на риск, чтобы не допустить, скажем, превосходящее количество самолетов противника к боевым порядкам наших войск. В этих случаях советский летчик идет на все, жертвует всем, чтобы не дать вражеским самолетам прицельно бомбить советские наземные войска. В такой обстановке риск — это героизм. Летчики — действуют ли они в группе или в паре, — навязывая бой врагу, думают только об одном: не допустить противника к своим войскам. Чем сложнее, чем опаснее обстановка, тем больше оснований для боевого риска.
Но риск должен быть расчетливым, иначе он будет бесцельным. Стремительность несовместима со спешкой. Чем скоротечнее бой, тем быстрее должен быть составлен и выполнен план действий.
Мы часто говорили об этом между собой, обсуждая тактику боя. В наших беседах запросто принимал участие и командир эскадрильи. В боевой обстановке он стал внимательнее и был уже не так придирчив и крут, как на учебном аэродроме. Видимо, на него большое влияние оказал Солдатенко. Я как-то случайно услышал, как командир полка сказал комэску:
— Покричать, конечно, можно, но надо понимать душу каждого человека, тем более здесь, на фронте. Это для командира обязательно.
Незаметно наступил апрель 1943 года. Не только на нашем Воронежском, но и на всех фронтах — затишье. Лишь на Кубани, где противник сосредоточил значительные силы своей авиации, идут горячие бои. Небо Кубани стало ареной ожесточенных воздушных сражений, в которых принимали участие сотни самолетов. Наша авиация господствует в воздухе. Фашисты несут огромные потери.
Мы с волнением следим за боями на Кубани. До нас уже докатились вести о подвигах Героя Советского Союза майора Покрышкина. Летчики говорят о его изумительном боевом и летном мастерстве.
На Кубани геройски сражаются и другие замечательные советские летчики — братья Глинки, Реч- калов, Гулаев и многие другие.
А мы бездействуем.
Наконец, в первых числах апреля 1943 года меня и моих товарищей — Евстигнеева, Амелина и других — вызывают на КП. Получаю первое боевое задание: вместе с группой истребителей сопровождать штурмовики к цели и обратно.
Во всех деталях изучаем маршрут. Штурман полка капитан Подорожный инструктирует и придирчиво проверяет нас. Все в порядке. Мне припомнилось, с каким интересом мои товарищи по училищу и я рассматривали «Ильюшиных», когда впервые увидели их в Воронеже в 1941 году, направляясь на восток. А сейчас я должен выполнить ответственное задание по сопровождению этих грозных боевых машин. Наконец-то дождался своей очереди! Солдатенко напутствует:
— Помните: ваше дело не допускать к штурмовикам истребителей противника. Смотрите в оба!
Я должен лететь в паре с Габуния. Мы вместе направляемся к своим самолетам.
Механик Иванов в последний раз проверяет машину.
— Ну, Иванов, — кричу я ему, — лечу! Скорее парашют!
Иванов быстро достает парашют из кабины, расправляет лямки. На ходу накидываю их, и мой механик помогает мне застегнуть парашют. Взглянув мне в лицо, спрашивает:
— Что, на задание?
— Да, да, летим большой группой!
Он добродушно усмехается и говорит свое обычное:
— Самолет готов к полету! — И добавляет: — Товарищ командир, сядете в машину — порядок будет.
И правда, на земле я чувствовал какую-то растерянность. Но как только сел в самолет, у меня сразу появилась уверенность, и я стал спокойнее.
Проверяю кабину. Напряженно слежу за тем, чтобы вовремя запустить мотор и подняться в воздух по сигналу одновременно с другими летчиками.
И вот мы уже над линией фронта. Внимательно слежу за ведущим, за товарищами, но иногда поглядываю на землю: под нами однообразная равнина. Осматриваю воздух — боевой порядок ничем не нарушен. Значит, в воздухе спокойно.
Нас начинают осыпать огнем зенитные батареи. «Вот оно, пекло!» — мелькнула мысль. Внимательно оглядываюсь вокруг — нет ли вражеских истребителей. Стараюсь, как говорят истребители, «вертеть» головой на триста шестьдесят градусов. Нужно быть готовым к любой неожиданности.
Но надо вертеть головой с толком, а я в первом вылете делал много лишних движений. Любопытно было посмотреть и вниз — что же на земле происходит? — ведь я впервые над линией фронта. Трудно было что-нибудь по-настоящему увидеть: в глаза бросались яркие вспышки от разрывов вражеских зенитных снарядов.
Управляя самолетом, я будто сливаюсь с ним. Все словно само собой делается. Недаром говорят про самолет, что он — неотделимая часть существа летчика.
Наши истребители стали кружить. Я только потом понял, что они выполняли противозенитный маневр. А в ту минуту по неопытности решил, что появились истребители противника, и тоже стал волчком крутиться возле Габуния. Закрутился так, что уже не представлял себе, где мы находимся, но твердо помнил одно: если оторвусь от группы и останусь один в воздухе, то надо держать курс на восток и уже вне района боя ориентироваться по-настоящему.
Неожиданно мы оказываемся у цели. Наши штурмовики начинают атаку. То тут, то там сверкают ослепительные разрывы. Оглянуться не успел, как «Ильюшины» стали разворачиваться и взяли курс домой.
Пересекаем линию фронта. В голове у меня сумбур. Суечусь. То туда посмотрю, то сюда. Даже за приборами некогда следить. Все заслоняет одна мысль — прикрыть ведущего, не прозевать, помочь вовремя. Замечаю наконец наш аэродром. Мы уже дома. Но я знаю, что враг и на посадке может сбить — увязаться «в хвосте» незамеченным. И я не ослабляю внимания до тех пор, пока не заруливаю самолет на стоянку.
Вся наша группа вернулась домой без потерь.
Подбежал Иванов:
— Ну как, что видели? Все в порядке?
— Все в порядке, — отвечаю, ощупывая шею: я так много и зря вертел в полете головой, что шея горит.
Сбегаются друзья, поздравляют с первым боевым вылетом. Спешу к Габуния поделиться впечатлениями. А их так много! Шутка ли, первый боевой вылет! Вечером я с напряженным вниманием вслушиваюсь в слова командира, когда он проводит разбор нашего полета.
Он говорит о том, как важно знать район действия, не отрываться от группы; о том, что сейчас проверяются боевые способности молодых летчиков.
С этого дня я стал чаще летать на боевые задания в группе истребителей.
…Враг стягивал силы. Его авиация почти бездействовала, но вражеские налеты на Валуйки продолжались. Нам приходилось отражать их, но чаще мы сопровождали наши штурмовики и бомбардировщики. Наши бомбардировщики с большой высоты бомбили скопление вражеских войск в районе севернее Харькова, и по нас тогда открывали огонь немецкие крупнокалиберные зенитные орудия.
По данным разведки нам было известно, что на вражеских прифронтовых аэродромах сосредоточено много самолетов. Чтобы сорвать замысел врага, наше командование направляло туда группы штурмовиков, и мы их сопровождали. Немцы прикрыли аэродромы большим количеством зенитных средств. На нас, истребителях сопровождения, лежала большая ответственность, и к заданию мы готовились напряженно.
При сопровождении мы были готовы во всеоружии встретить любую неожиданность. Особенно важно
