лежала совершенно равнодушно и неподвижно. Мне казалось, что мы похожи. Своей реакцией на смерть. Принимаем ее как данность. Зачем Мэрис заставил сидеть здесь? Ради чего?
— Как так? — прошелестел бесцветный голос. Роженица повернулась ко мне. Запавшие щеки, заострившийся нос, лихорадочный блеск щек. Она больна. Я чувствовала жар, исходящий от нее и кисловатый запах пота. Кровь женщины сейчас ужасна на вкус. Я не хотела отравиться. Так вот почему Мэрис не боялся. Понимал, пить кровь умирающей не стану.
— У тебя есть дети? У меня был. Сыночек. Маленький, крошечка, умер. Не надо видеть сыночка мертвым. Нельзя.
— Почему? — спросила я.
Она улыбнулась потрескавшимися губами. Взгляд помутнел и стал бессмысленным:
— Страшно потому что. Больно. Ручки такие крошечные. Пальчики. Я ждала, уже любила так, столько под сердцем носила. Почему?
Я задумалась. Ребенок мог бы жить, если бы я пришла раньше и подарила ему глоток амброзии. Но была бы это жизнь? Вечность в обличие безмозглого комочка. Игрушка. Так проще, просто умер.
— Господи, почему же?! — прошептала она.
— А что бог? — спросила я.
— Зачем прибрал его?
— Может, богу он был нужен больше? — Тяжело говорить на такую тему. Не понимаю, чего она хотела от меня. Мы обе не понимали.
— Но почему моего ребенка? Не другого? Почему моего?! — Я услышала в голосе интонации предвещавшие взрыв эмоций и тут она завыла. Тонко, на одной ноте. Пришлось встать и отойти назад. Женщина металась и кричала, а я продолжала смотреть, не понимая и понимая одновременно.
— Никогда, никогда, никогда…
Я подошла и тихо сказала:
— Глупая, у него есть душа, а значит будущее.
20 глава
Мэрис мягко отворил дверь. Сташи сидела на кровати. Выпрямившись, уставилась в одну точку. На щеках слабый румянец. Он рванулся к женщине. Лорейту лежала расслабленно, с закрытыми глазами, склонив голову на бок. Осмотрев ее шею, мужчина проверил запястья.
— Я не кусала, — Мэрис отмахнулся. Осторожно поправил подушки, потрогал лоб спящей женщины и обеспокоено посмотрел на Сташи.
— Что с ней?
— Спит, — тихо ответила девушка, — Я не кусала. Просто усыпила.
— Зачем?
— Она плакала. Выла и выла. Заставляла слушать глупости. Я внушила ей, что произошедшее не так страшно, и она снова родит через год живого ребенка.
— А если не получится?
— За год многое поменяется. Женщины в таком возрасте легко переживают утрату. Моя сестра горевала полчаса, когда мать умерла.
Мэрис приложил к губам палец и указал на дверь. Они вышли в коридор.
— Не понимаю, — в его голосе проскальзывало едва заметное раздражение.
— Чего?
— Как можно не испытывая сочувствия, сделать что-то доброе из жалости?
— Зачем мы говорим об этом? Просто невыносимо стало слушать ее нытье. Я решила, что роженица страдает не только телом, поэтому так безумно и ведет себя. Когда-то давно дом матери сожгли. Отец спрятал меня на время пожара, а позже вернул ей. Мы должны были уйти, оставить знакомые места, а это каждый раз становилось испытанием для нее. Снова придется где-то начинать заново. Помню, ночью на привале она качала меня и плакала. Но почему, не знаю. О чем думала тогда? О том, что я едва не сгорела, или что снова лишила возможности жить спокойно? Мать принимала свою ношу, но не любила и не скрывала этого.
Мэрис нахмурился.
— Так не бывает, Сташи. Если бы не любила, вряд ли бы плакала.
— Бывает, — возразила девушка, — Никогда ни мне, ни отцу она не говорила таких слов. Всегда была отстранена и напряжена, когда общалась со мной. Я ощущала, как меняется ее дыхание и биение сердца. С братом и сестрой мама разговаривала иначе. Разрешишь посмотреть на младенца?
Охотник кивнул. Хотя и не понял, зачем это ей. Впрочем, причин для запрета у него не тоже не нашлось.
21 глава
Гробик стоял на столе. Он оказался маленьким. Нет. Крошечным.
Сташи смотрела, не отрываясь. Всю жизнь она считала ящик убежищем, местом покоя и силы. А теперь столкнулась с совсем иным пониманием. Человеческим. Для них гроб являлся последним пристанищем, средоточием скорби, слез. Горя. Никогда раньше ей не приходилось задумываться об этом. Странно осознавать, что грубо сколоченные доски могут стать ловушкой для любого: как смертного, так и бессмертного.
Младенец был не больше кошки. Его тельце запеленали в тряпицу, но крошечное личико не закрыли. Черты заострились и мало напоминали младенческие. Скорее старый карлик с восковой, тонкой кожей. Сташи протянула руку и легонько коснулась его лба. Возникшие ощущения были странными. Мэрис подошел ближе. Девушка медленно отвела ладонь в сторону. Когда-то до перерождения, она из любопытства дотрагивалась до людей высушенных Кали или еще кем из гнезда. Но тогда кроме быстро проходящего интереса ничего не испытывала. Сейчас оказалось тяжелее оценивать собственные чувства. Смущал легкий оттенок узнавания, и она постаралась скорее забыть о нем.
— Для меня жизнь теперь также конечна? — поинтересовалась Сташи. Мэрис медленно покачал головой.
— Боюсь, твоя жизнь теперь станет еще длиннее и определенно намного сложнее. Я охотник, проводник и учитель. Останусь рядом на какое-то время, потому что это наша с Лакааоном обязанность. Мы откроем мир заново, таким, каким ты его никогда не знала. Легко не будет. Придется немало потрудиться и продлится это вечность. А по ее окончании ты поймешь, что учеба только начинается.
Мэрису показалось, что глаза Сташи стали еще темнее. Он видел в этих черных колодцах растерянность, а на бледных щеках прозрачные дорожки слез. Мужчина резко мотнул головой, отбрасывая пелену наваждения.
Она смотрела на него. Горящим едва сдерживаемой яростью взглядом. И никаких слез.
22 глава
Венчание подходило к концу. Молодые заворожено смотрели на священника. Руки дружков заметно дрожали от усталости. Долго держать венчальные короны над головами брачующихся непросто. В церкви по случаю праздника полно народу. Гости, родственники, просто случайно затесавшиеся люди. Одной из таких оказалась и бледная, высокая девушка, с сочными, словно накрашенными ягодным соком губами. Она спокойно и несколько отстраненно наблюдала за церемонией. Словно отбывала некую повинность.
