рейхсфюрера СС, не имеете такого документа? Разве вы не информировали господина Гиммлера о плане обороны Берлина и правительственного квартала?
— Со мной этого документа нет.
— Верим, — охотно согласился старший офицер, — Сделаем так. Вы отправитесь к себе, возьмете документ и принесете нам сюда. Ваши вещи останутся у нас. Мы отдадим их вам немедленно, как только получим то, что нам нужно. И хочу предупредить вас, господин группенфюрер, если вы рассчитываете на вероломство, первая моя пуля будет адресована вам. А я бью из пистолета без промаха.
Поэтому лучше не приводите с собой солдат. Мой коллега займет наблюдательный пункт там, откуда ему будет виден выход из Имперской канцелярии. В случае опасности он даст мне сигнал, и я скроюсь с вашим портфелем. Даю слово, что завтра же он попадет к господину Мюллеру. Идите! — властно прикрикнул на Фогеляйна старший офицер.
Двадцать первое апреля.
Кребс доложил Гитлеру, что в результате обстрела большая часть телефонных проводов порвана и ставка лишена связи с командующими армиями.
— Восстановить!
Десяток солдат ползали по двору Имперской канцелярии и восстанавливали связь. Вернулись живыми четверо.
— Ну и что? — заметил Гитлер. — Такова солдатская участь.
— Еще одна проблема, мой фюрер, — сказал Кребс, — не исключена возможность прорыва русских к центру города по тоннелям метро.
— Открыть шлюзы на Шпрее и затопить станции южнее рейхсканцелярии, — приказал Гитлер.
Кребс, видывавший всякое на своем веку, сам воплощение нацистской жестокости, окаменел.
— Но, мой фюрер!… — Язык его едва ворочался. — На станциях метро и в тоннелях тысячи раненых и жителей, спасающихся от бомбежки.
— Выполняйте мой приказ! — И ни слова больше.
Шлюзы открыли. Все, кто был в тоннелях, погибли. Все до единого…
День окончился сообщением о том, что войска Конева идут на штурм южнее участка внешнего обводного оборонительного рубежа.
В ночь на двадцать второе апреля.
Положение не улучшилось. Геббельс положил на стол фюрера перехваченную оперативную сводку Советского главного командования, переданную Информбюро.
«На Дрезденском направлении, — говорилось в сводке, — советские части, форсировав Шпрее, стремительно продвигаются вперед. Немцы спешно подтянули в этот район крупные подкрепления и с ходу бросают их в бой… Однако. … под ударами наших войск противник оставляет одну позицию за другой. К исходу дня наши войска вели бои за город Кёнигсбрюк…»
Гитлер с лупой нервно рассматривал карту. Наконец он нашел этот небольшой саксонский городок.
От Кёнигсбрюка до Дрездена двадцать четыре километра.
«Западнее Одера, — монотонно читал Кребс сводку Информбюро, — наши войска, преодолевая упорное сопротивление противника, с боями продвигаются вперед… Западнее города Врицена советские пехотинцы и танкисты, поддержанные авиацией и артиллерией, преодолели лесной массив и… в полдень ворвались в город Бернау… Другие наши части, сломив вражеское сопротивление… завязали бои в пригородах Берлина…»
Гитлер отбросил лупу.
Он бегал из угла в угол, рычал, осыпал проклятиями генералов, офицеров, эсэсовцев. Вопил, что немецкий народ недостоин иметь такого вождя, как он, Гитлер, и что если этот мерзкий народ подохнет весь — от мала до велика, — в этом он, фюрер, увидит лишь справедливое возмездие за предательство и малодушие.
— Хорошо, черт побери, если мне уготована могила, я потащу за собой всех вас, всех, всех! Пусть эти трусы гибнут там, на фронтах, я не позволю себе пожалеть хоть одного из них. Пусть все рушится, пусть будут уничтожены вся Германия, вся Европа, пусть наступит хаос, какого еще не было в мире, я буду до упаду смеяться там, в гробу, при виде картины всеобщей гибели. Мерзавцы, подонки, ублюдки, вы не поняли ни своей исторической роли, ни величия, которое определила мне история!
И долго еще бушевал фюрер в гробовой тишине бункера, пока не иссякли силы. В полуобморочном состоянии он упал в кресло.
Двадцать третье апреля.
Геринг прислал фюреру радиограмму, где говорилось, что поскольку рейхсканцлер отрезан не только от страны, армии, но и от Берлина, руководить военными операциями не может, «не соблаговолите ли вы, мой фюрер, в исполнение ваших двукратных формальных заявлений о назначении меня своим преемником передать мне всю полноту власти? Если до двадцати четырех часов двадцать шестого апреля ответа не последует, ваше молчание сочту за согласие».
Фюрер сказал, что это подложный документ, быть может, сфабрикованный с провокационной целью противниками или же каким-то негодяем, задавшимся целью рассорить его, фюрера, с рейхсмаршалом.
Телеграмма Риббентропа положила конец кривотолкам.
Риббентроп сообщал Гитлеру, что Геринг объявил себя диктатором, распоряжается в Южной Германии, распускает слух, будто рейхсканцлера либо нет в живых, либо он помешался, вследствие чего он, рейхсмаршал, намерен запросить союзников об условиях мира и надеется отговорить их от безоговорочной капитуляции.
Гитлер затопал ногами, кричал, что он немедленно уничтожит мерзавца, пытающегося столкнуть его в могилу. Ему поддакивал Геббельс:
— Конечно, мой фюрер, это прямая измена. Я много раз говорил вам — Геринг давно потерял последние остатки чести, а его верность всегда была фальшивой. Лучше пролить кровь этой свиньи, чем терпеть такое вероломство!
Фюрер пришел в неистовство от декламации Геббельса. Борман подлил масла в огонь.
Грабитель, вымогатель, бездарность, толстобрюхий боров, изменник — поток отборной ругани сыпался на голову рейхсмаршала. Возмущение Бормана и Геббельса можно понять. Они просто завидовали ему. Ведь у Геринга еще была возможность вывернуться из петли. Кто знает, не повиснет ли она завтра или послезавтра над ними?
Мюллеру приказали арестовать Геринга и заключить в одиночную камеру тюрьмы Куфштейн.
— Рейхсмаршал окружен охраной не меньшей, чем вы, мой фюрер, и арестовать его в настоящий момент вряд ли возможно. Впрочем, я дам команду. Но, мой фюрер, не будьте в претензии на агентов гестапо, если в схватке они прикончат господина рейхсмаршала.
— Какой он, к чертям, рейхсмаршал! — вне себя от ярости выкрикнул Гитлер, — Я лишаю его всех званий и орденов… Отобрать у него дворцы и деньги! К черту, к черту! Борман, распорядись насчет Геринга, если гестапо считает себя бессильным в расправе с изменником.
Геринг, скрывавшийся в горах Баварии, был арестован и сидел взаперти под охраной отряда СС до тех пор, пока не был схвачен американцами.
Двадцать четвертое апреля.
Фогеляйн позвонил Кемпке и спросил, может ли он дать ему машину для разведывательной поездки.
Через полчаса машина вернулась, шофер, возивший Фогеляйна, сказал, что он вышел из машины недалеко от Курфюрстендамм и пошел пешком «выяснять обстановку».
В половине десятого вечера по радио передали сообщение агентства «Рейтер»:
«Сообщается, что Гиммлер связался с шведским графом Бернадоттом, чтобы вести переговоры с западными державами о сепаратном мире. Гиммлер сообщил, что он взял на себя инициативу этих переговоров ввиду того, что Гитлер окружен и у него произошло кровоизлияние в мозг. Он полностью лишен возможности соображать, и ему осталось жить не более сорока восьми часов».
