кровь.
Фил нахмурился: опять сюрприз. Сколько еще преподнесет их ему незнакомка? Вот уж экземплярчик, и захочешь — второй не сыщешь. Подумать — она причем? А все же сомнений нет — связаны. По факту анализов — роботы мужского пола, хорошие, почти уникальные машины по составу, параметрам и функциям. Подобных на земле еще не создали, поэтому случайно рядом со столь же выдающимся из общей среды существом, оказаться не могли.
К чему такие рядом с живой женщиной? Понятно — охрана.
А к чему охрана?
Два варианта — женщина особа ценная, возможно элитных кровей. Или лазутчица. Но одно другое не исключает, а вместе навевает один вариант вывода — Локтен крупно повезло и мешкать преступно. Вряд ли ее отдадут патрулю и отряду зачистки. А значит ждать нечего.
Пусть их, — махнул мысленно рукой и нажал кнопку передачи информации. Хорошо, что у него есть все необходимое и он смог связать двойники.
Станислава затрясло в кресле. Минута и голограммная информация ушла на фотонный уровень, еще пол минуты — вошла в торсионное поле, разбилась на фрагменты и устремилась в неизвестность. Конечный пункт — Исток. Проследить путь невозможно — скорость перехода частиц превышает сверх световую скорость, но вот итог Локтен увидит. Должен.
И вздохнул — а если нет?
Предательская мысль, неуместная. Прочь ее. На этот раз все получится.
И тут дисплей выдал неприятную новость — объект вошел в фазу комы.
Параметры жизнедеятельности Станиславы снизились до минимума. Что за ерунда? — подумал Вит и, не церемонясь отодвинул Тео. Провел ладонью над лицом, телом, снимая показания. Нахмурился: состояние сродное летаргии. С чего? Кровопотеря и раневая поверхность тянут максимум на снижение давления и слабость, но не на подобный сбой биологической системы. Тогда что с человеком?
— Что с ней? — испугался парень.
— Спит, — буркнул капитан, поднимая женщину на руки. — Уходим. Будет время — разберемся.
— А если?…
— У нее нано-чип — умереть не даст.
Успокоил? — уставился на каменную физиономию робота Филосов.
Извини, больше порадовать нечем, — выдал взгляд.
Она плыла. Вереница искрящихся частиц, кружа шла по спирали куда-то вдаль, в туман и глубокую синеву, казавшейся одновременно нежно голубой, светящейся. Было тихо и одновременно шумно. Словно в волны радиопередачи вклинивались то одни, то другие носители, перебивали друг друга, шептались, пели, гудели и звенели. Слова, фразы, ноты, звуки и эхо, и при этом тишина.
Как так?
Бред?
Кто она, где?
Свет и мрак, радуга красок от пастельных до самых насыщенно ярких, от знакомых, до не имеющих определения. И истома, покой до умиротворения от края до края. Ни мыслей, ни стремлений — все предопределено, все известно, и нет любопытства, интереса, нет желания, но нет и равнодушия. Ясность и четкость — так надо, только так.
Она одна и все же с кем-то. Она живое мыслящее, воспринимающее существо и все же не существо, не предмет и не субстанция, ни поле и даже не частица. Постфактум неизвестности, не имеющей определения, но имеющее место быть.
И нет вопросов, нет ответов. Не нужны.
Так и плыла подобная меж подобными, играя светом и тьмой, соприкасаясь и отдаляясь, внимая и делясь, и вроде пела, вроде шептал, но и молчала.
К ночи группа остановилась в подземном алькове. Пока здесь, на глубине, в лабиринте глухих темных переходов они были недосягаемы для преследователей, но рано или поздно им придется покинуть укрытие, а это значит, вновь вступить в бой.
Тео уложил голову Стаси себе на колени, с беспокойством поглядывая на нее. Женщина выглядела как глубоко и спокойно спящий человек и казалась ему ослепительной в своей умиротворенной и одухотворенной красоте.
— Спящая красавица, — прошептал и смутился под взглядом Вита. — Была такая сказка. Мне мама в детстве читала. Здесь же, между прочим. Вон и огарок еще остался.
— Странно?
— Немного. Такое чувство, что время вспять убежало… Мама погибла, как только мы вышли отсюда.
— Ничего в точности не повторяется, — сказал Дон.
Утешил? — глянул на него парень и покосился на Стасю. Она не мать и он уже не тот мальчик. Так что, в точности по-любому не повторится.
На душе хмуро стало, темно как в этом «склепе».
Стас выставил руки, как слепой бредущий наугад.
Что происходит? — насторожился Фил: парень в коме и под гипнозом — он в принципе не может двигаться.
Но Аржаков опровергал все известные постулаты всех известных наук, продолжая вводить доктора в шок — он исчез секунд на пять и снова появился. Открыл глаза и уставился на Локтен через монитор въедливо, невидяще и одновременно укоряюще. Голограмма информации ДНК исчезла, словно ее не было вовсе, а ДНК у парня отсутствовала в принципе. При этом датчики показывали нулевую температуру тела и отсутствие сердцебиения, пульса, мозговых и нервных импульсов.
Стас был мертв и все же явно жив.
Фила прошиб холодный пот. Мужчина попытался оторвать взгляд от монитора или выключить его совсем, только чтобы не видеть пустых и одновременно полных жизни и движения мысли глаз. Но не смог и пошевелиться. Они затягивали его, как в омут влекли в темноту и тишину. И доктору вспомнились старые раритетные издания про ад, что ему довелось изучать еще юношей по курсу психического воздействия на массы.
Тогда он не верил в него, как любой житель земли, но считал изобретение чистилища очень удачным и удобным для сдерживания вольнолюбивых настроений в умах человечества. Он изучал его, как приспособление, техническое средство, как пульт управления планером, с разницей лишь в том, что этот пульт управлял человеческим мышлением и весьма успешно в свое время. Но оно прошло, кануло в лету как времена переносных мобильных приспособлений, Интернета и самолетов, как пилюли от депрессии и шовный материал. Устарело и сгинуло. Ни ад, ни рай не пугали и не привлекали, став химерой истории человеческой, одним незначительным пунктом в пройденном пути.
И вот вдруг ожили, зашевелились и вошли в реальность как человек в комнату.
Локтен почувствовал дрожь до озноба, потом вдруг сердце сжало от сожаления, непонятной, необъяснимой тоски и ринулись слезы из глаз. Он плакал не понимая, что плачет, сожалел о чем-то неясном, винился в неосознанном. Он размяк и растаял как сливочный крем и не знал, как себя собрать. Провалился в пустоту и одновременно наполненность зрачков Станислава, застыл, как статуя, потеряв счет времени, забыв, где он и кто. Он смотрел в зрачки, но видел прошлое, настоящее и будущее, ленту жизни и жизней, мира и миров. Видел себя и соседей по улице, коллег и высоких гостей, подопытных и использованных в научных целях животных, людей. И видел связь меж смерчем в далеком прошлом с активностью солнца в далеком будущем, повядшей розой и снижением рождаемости, сбоя программы наноробота и крушения космолайнера. Он видел как миры закручивают свою спираль «ДНК» и понимал, что при всем прогрессе и высочайших достижениях в парпиксельных и голограммных технологиях, они недалеки как дети, уязвимы и беспечны, и дружным шагом идут в ад с гордостью и самолюбованием неся
