— На третий круг меня бы не хватило, — сказал Баранов, — на нуле садился.
— Благодари его, — закашлялся Еремеев. — За него боялся, ты-то должен был выкрутиться.
— Что с тобой случилось? — спросил Баранов, подойдя к дверце. — Какого хрена ты на второй круг попер?
— Сам не понимаю, товарищ капитан, — не поднимая глаз, пробормотал Витька. На его побледневшем лице выступили красные пятна. — Словно отключился… Показалось, что рубанусь прямо в землю носом. Я по газам. Только наверху в себя пришел, как будто ничего и не было.
— Не пил вчера?
Витька посерел, отчаянно закрутил головой:
— Я этим не балуюсь, товарищ капитан.
— Ладно, — проворчал Еремеев, — я его сейчас врачам сдам, там разберутся. Поехали. — Он кивнул шоферу и, козырнув Баранову, мол, будь здоров, захлопнул дверь. Машина, взревев двигателем, унеслась.
Капитан задумчиво посмотрел ей вслед, сдвинул на затылок фуражку и, смахнув со лба пот, спросил:
— Обедали?
— Никак нет, — отчеканил за всех Джибладзе.
— Идите в столовую. Разбор вечером устроим. А пока мозгами пошевелите. Что к чему, как, зачем… Вариантики продумайте — они были. — И он, не оглядываясь, зашагал в сторону КДП.
…Перед прыжками Никита забежал к врачу. Храмов предложил ему сесть, смерил давление и как бы между прочим спросил:
— Ты не дружил с Одинцовым?
— Как вам сказать… — Никита вспомнил, что доктор несколько раз видел их вместе, и посчитал вопрос правомерным. — Обстоятельства…
— А столкновений у тебя с ним не было? — Храмов выдержал паузу. — Личного, сугубо личного характера?
Никита на какое-то мгновение растерялся.
— Нет, — наконец проговорил он, чувствуя, что краснеет. — По крайней мере, серьезных. А что с ним?
— У него сильное нервное потрясение. Меня интересуют причины. Личного они порядка или… Он любит авиацию?
— Мне неизвестно, чего и кого он больше любит, — довольно резко ответил Никита, не понимая, почему его втягивают в эту историю.
— Не кипятись. — Храмов достал сигареты. — Закуришь?
— Спасибо.
— Что такое переинформация? Представляешь?
— В наш век… — Никита замялся. — Перенасыщенность, если можно так выразиться. Человек не может сосредоточиться на чем-то определенном из-за…
— Абсолютно верно, — прервал его Храмов. — Именно это произошло с Одинцовым. Командир эскадрильи и руководитель полетов, перепугавшись — чисто по-человечески — за жизнь своего курсанта и думая, что он сам лично не справится с посадкой, начали руководить его действиями. И на Одинцова посыпалось: доверни влево, доверни вправо, вверх, вниз и т. д. А ему еще надо было следить за приборами… И в мозгах у него, образно говоря, каша получилась, гречневая… Чтобы синтезировать такой поток информации в единый образ, требуется высокая степень тренированности и самообладания, а Одинцов, видимо, этими качествами еще, к сожалению, не овладел. Вот и приключилась с ним… история. У нас, у медиков, это называется невротический срыв высшей нервной деятельности. Понятно?
— Понятно. — Никита озадаченно сдвинул брови. — А каким образом вам удалось это выяснить?
— Он отключил связь, чем насмерть перепугал начальство. Они подумали, что парень сыграл в ящик.
— Дела, — только и сказал Никита. — А при чем здесь я?
Некоторое время Храмов молчал, постукивая карандашом по столу, затем поставил его на попа и замер, подперев кулаком щеку.
— Как ты думаешь, это действительно переинформация или результат… не совсем трезвого поведения?
— Если я вас правильно понял, — сухо проговорил Никита, наконец-то сообразивший, куда клонит доктор, — вы хотите, чтобы я выдал вам информацию.
От порыва ветра оконная рама с треском захлопнулась. Карандаш упал. Храмов вернул его в прежнее положение, нахмурился и деловито сообщил:
— Одинцов вчера пил. Если я доложу об этом начальству, его выгонят.
— А можете не доложить? — спросил Никита.
— Я знаю, с каким упорством некоторые добиваются цели. Твой друг, например, Черепков. Это похвально, и это заслуживает одобрения. За такого парня стоит бороться. А Одинцов… В общем, подавать рапорт на отчисление можно только в том случае, если ты абсолютно уверен, что человеку в училище не место. Я могу это сделать?
— Товарищ майор, я не имею права решать такие вопросы.
— Какого права? — вспылил вдруг Храмов, вставая. — Юридического или морального? Ответь мне, честно ответь! Ты хотел бы летать с таким ведомым?
— Нет, — угрюмо проговорил Никита и, чтобы покончить с этим вопросом, впервые за весь разговор прямо и откровенно взглянул Храмову в глаза: — Я бы не хотел летать с ним в паре. Но это не значит, что ему не место в училище.
— А это уже мы решим. — Храмов снова опустился в кресло и раздраженно щелкнул по карандашу. Он завертелся пропеллером и, звякнув о стекло, покатился на пол.
В парашютной Никита застал одного Черепкова. Алик сидел на скамеечке, закрыв глаза и скрестив на груди руки.
— Ты что, бога вспомнил? — спросил Никита, заметив, что Алик беззвучно шевелит губами.
— Точно, — рассмеялся Алик. — Заповедь о спасении души.
— Думаешь, поможет?
— А мне наплевать. Я память тренирую.
— Понятно, — сказал Никита и пощупал у приятеля лоб. — Температуры вроде нет… А где Фрол Моисеевич?
— К начальству вызвали. Прыжки отменяются.
— А ты, чего ты здесь околачиваешься?
— Черепков! — В дверь заглянул озабоченный Харитонов и, увидев Никиту, приветливо улыбнулся. — Быстрей, машина ждет.
— Вопросы есть? — спросил Алик, вставая.
— Силен! — Никита помог другу забросить на плечо парашют и, проводив его до машины, с хорошей, доброй завистью посмотрел вслед.
…«Антон» набрал заданную высоту, и ребята, подбадривая друг друга шутками и криком, дружно покинули самолет. На борту остались только Харитонов и Черепков.
— Затяжным? — спросил неожиданно Харитонов.
Алик кивнул.
— Ну давай тогда с полутора тысяч сиганем. Задержка — двадцать секунд.
— Хорошо, — сказал Алик и посмотрел на прикрепленный к руке секундомер.
Он прыгнул первым. Встречный поток воздуха рванул его в сторону. Алик перевернулся через голову и, как учил Харитонов, выбросил в стороны руки и развел ноги. Вращение прекратилось. Падение шло устойчиво. Алик досчитал до пятнадцати и решил взглянуть на секундомер. Он согнул руку, но… в следующий момент его крутануло с такой силой, что он от испуга выдернул кольцо. В лицо ударил сильный боковой ветер. Алик отвернулся и здесь с ужасом заметил, что его сносит на полотно железной дороги,
