— Мы могли бы примкнуть его к фонарному столбу, — сказал Мерсье.
— Что обеспечило бы нам большую свободу, — сказал Камье. Он добавил: — Передвижения.
В итоге воспользовались парапетом. С тем же результатом.
— И что теперь? — сказал Мерсье.
— Обратно в никаких велосипедов? — сказал Камье.
— Ни за что! — сказал Мерсье.
— Не зарекайся, — сказал Камье.
Таким образом они перебазировались на другую сторону улицы.
Сидя в баре, они с перебоями, как обычно у них и происходило, рассуждали о том о сем. Они говорили, умолкали, слушали друг друга, прекращали слушать, каждый как ему нравилось или как был внутренне побуждаем. Случались моменты, целые минуты, когда Камье недоставало силы поднести к губам стакан. Таким же провалам был подвержен и Мерсье. Тогда менее слабый давал пить слабейшему, вставляя край стакана ему между губ. Их обступали мрачные косматые тела, и, пока тянулся час, становилось все теснее и теснее. В этой беседе, несмотря ни на что, обрисовались среди прочих пунктов следующие:
1. Было бы бесполезно, мало того, было бы безумием отважиться двинуться дальше в настоящий момент.
2. Им всего лишь нужно попросить Хелен устроить их на ночь.
3. Ничто, ни град, ни дождь, ни солнце, не помешает им выступить наутро, с первым проблеском зари.
4. Им не в чем себя упрекнуть.
5. Существует ли то, что они ищут?
6. Что они ищут?
7. Спешить некуда.
8. Все их решения касательно экспедиции требуют пересмотра в спокойной обстановке.
9. Важно только одно: отправиться.
10. Да черт с этим со всем в любом случае.
На улице они пошли под руку. Через несколько сотен ярдов Мерсье обратил внимание Камье на тот факт, что они не попадают в ногу.
— У тебя свой шаг, — сказал Камье, — у меня свой.
— Я никого и не обвиняю, — сказал Мерсье, — но это изматывает. Мы движемся рывками.
— Ты лучше бы потребовал прямо, — сказал Камье, — прямо, просто и ясно, чтобы я либо выпустил твою руку и отошел, либо подлаживался под твои спотыкания.
— Камье, Камье, — сказал Мерсье, сжимая его руку.
Они вышли на перекресток и остановились.
— Ну и в какую сторону нам тащиться теперь? — сказал Камье.
— Мы в неординарном положении, — сказал Мерсье, — я имею в виду, по отношению к дому Хелен, если я правильно понимаю, где мы сейчас находимся. Ибо все эти дороги приведут нас туда с равным успехом.
— Тогда пошли назад, — сказал Камье.
— А как же насчет того, что мы не можем позволить себе отступать? — сказал Мерсье.
— Мы не можем торчать тут всю ночь, — сказал Камье, — как два дурака.
— Давай бросим зонт, — сказал Мерсье. — Он упадет определенным образом, под действием закона, о котором мы не знаем ничего. А нам останется просто устремиться в обозначенном направлении.
Зонт ответил: Налево! Он был похож на огромную раненую птицу, огромную птицу дурного знамения, подстреленную охотниками и с трепетом ожидающую своего coup de grace [11]. Сходство было поразительное. Камье подобрал его и повесил себе на карман.
— Он не сломался, я надеюсь, — сказал Мерсье.
Тут их внимание было привлечено странной фигурой джентльмена в легком, несмотря на промозглый воздух, сюртуке и в цилиндре. Одно мгновение им казалось, он идет в ту же сторону, что и они, ибо виден он им был с тыла. Его руки, жестом кокетливого слабоумного, держали полы визитки высоко и далеко в стороны. Он продвигался осторожно, широкой деревянной поступью.
— Тебе попеть захотелось? — сказал Камье.
— Да вроде бы нет, — сказал Мерсье.
Снова начинался дождь. Впрочем, разве он когда-нибудь переставал?
— Давай поспешим, — сказал Камье.
— А почему ты спросил меня? — сказал Мерсье.
Камье, казалось, затруднялся с ответом. Наконец он сказал:
— Я слышу пение.
Они остановились, чтобы прислушаться получше.
— Я не слышу ничего, — сказал Мерсье.
— А ведь у тебя хороший слух, — сказал Камье, — если я не ошибаюсь.
— Очень неплохой, — сказал Мерсье.
— Странно, — сказал Камье.
— Ты все еще слышишь? — сказал Мерсье.
— Смешанный хор, совершенно определенно, — сказал Камье.
— Может быть, это галлюцинация, — сказал Мерсье.
— Возможно, — сказал Камье.
— Побежали, — сказал Мерсье.
Они пробежали немного в сырости и темноте, не встретив ни души. Когда бег закончился, Мерсье стал ныть, в каком хорошеньком виде, промокшими насквозь, они теперь прибудут в «У Хелен», на что отвечая, Камье описывал, как они тут же разденутся и развесят свои вещи над огнем или в сушильном шкафу, где горячие трубы.
— Если вдуматься, — сказал Мерсье, — почему мы не пользуемся нашим зонтом?
Камье посмотрел на зонт, который теперь у него в руке. Он взял его так, чтобы свободнее было бежать.
— Мы в самом деле могли бы, — сказал он.
— К чему обременять себя зонтом, — сказал Мерсье, — и не раскрывать его, когда это необходимо?
— Действительно, — сказал Камье.
— Так раскрой его сейчас, бога ради, — сказал Мерсье.
Но Камье не смог его раскрыть.
— Дай сюда, — сказал Мерсье.
Но Мерсье не смог раскрыть его тоже.
Это был момент, выбранный дождем, выступающим от лица всеобщей паскудности, чтобы начать лить как из ведра.
— Заело, — сказал Камье, — никак не растягивается.
Мерсье употребил грязное выражение.
— Ты меня имеешь в виду? — сказал Камье.
Обеими руками Мерсье поднял зонт высоко над головой и швырнул его на землю. Он употребил другое грязное выражение. И в довершение всего, запрокинув к небу мокрое, дергающееся лицо, сказал: А ты… тебя я знаешь куда драл…
Несомненно, отчаяния Мерсье, героически сдерживаемого с самого утра, сдерживать далее было уже нельзя.
— Так это нашего маленького омниомни ты пытаешься оскорбить? — сказал Камье. — А тебе следовало бы понимать. Это, наоборот, он тебя дерет. Омниомни, всенедиромый[12].
— Я попросил бы избавить миссис Камье от участия в этой дискуссии, — сказал Мерсье.
— Рехнулся, — сказал Камье.
Первое, что замечали в «У Хелен», — это ковер.
