Фредерик и Фредерика

Лира Лав Фредерик и Фредерика

1

Девушка подняла залитое слезами лицо и спросила:

— Ты знаешь, что в этом письме, Роджер?

— Нет, дорогая, — улыбнулся молодой человек, глядя сверху вниз на молодую наследницу недавно скончавшегося ван дер Лауффена, сидящую в изящном плетеном кресле. — Старик заезжал в наш офис примерно за пару недель до смерти и передал мне конверт с указанием вручить его тебе на третий день после его похорон.

— Не смей называть дядю Эндрюса стариком! — вспылила его собеседница. — Да он был моложе любого молодого!

— Извини, извини, я не хотел сказать ничего обидного, — тут же поправился Роджер Пепперкорн. — А теперь, не пора ли тебе попудрить носик? Нам надо отправляться.

— О, Роджер, прости, но у меня голова разболелась, — медленно произнесла Фредерика, вытирая кружевным платочком влажные глаза. — Поезжай один. Думаю, твой босс поймет, что я пока не в настроении посещать публичные развлечения, даже концерты.

— Ну что ж, Фредди, отдыхай, дорогая, постарайся поспать, это пойдет тебе на пользу. Позвоню завтра. И не забудь, я договорился, что мы приедем взглянуть на последние поступления мебели, они на этой неделе получили товар из Англии и Германии.

— Да-да, Роджер, до завтра. — С этими словами Фредерика встала, подставила жениху щеку для поцелуя и вышла из гостиной.

Она прошла на любимую веранду с видом на горы и опустилась в кресло-качалку. Позвонив, чтобы ей принесли чаю, снова достала из конверта предсмертное дядино письмо.

Фредди, дорогое мое дитя!

Ты прочтешь эти строки, когда меня уже не будет в живых. Сердце мое разрывается от боли при мысли о том, что я вынужден оставить тебя одну-одинешеньку на этом свете. Благодарение Господу, дела наши в полном порядке и ты материально обеспечена, более чем обеспечена. Роджер в качестве нашего адвоката и твоего жениха позаботится обо всех формальностях. Надеюсь, искренне надеюсь, что ты будешь с ним счастлива. Он — порядочный молодой человек и многообещающий юрист, которого ждет блестящая карьера. И все же мысль о том, что у тебя не осталось ни одного кровного родственника, терзает меня, не давая умереть спокойно.

Я должен покаяться тебе, Фредди, малышка моя родная. Твоя мать, а моя любимая единственная сестра скончалась спустя полгода после твоего рождения, так и не оправившись после тяжелых родов. Но твой отец не умер от тоски по возлюбленной супруге, как я всегда рассказывал тебе, и не похоронен на нашем семейном кладбище. Мне не хотелось травмировать твою чувствительную детскую душу суровой жизненной правдой, ведь ты и так достаточно пострадала, лишившись матери в самом нежном возрасте. Твой отец Северин Берренсдорф оказался, увы, человеком слабым. Он не смог смириться со смертью жены и принять на себя ответственность за твое благополучие, начал пить, ездить в Бург и вести себя неподобающим джентльмену образом. Я неоднократно разговаривал с ним, пытался воззвать к его чувствам и здравому смыслу, говорил об обязательствах по отношению к тебе и покойной супруге, но тщетно. Мой зять и твой отец упорно катился по наклонной плоскости, опускаясь все ниже и ниже с каждым днем. Когда тебе исполнилось два года, я понял, что это необходимо прекратить, дабы тебе не пришлось в дальнейшем мучиться от стыда за его недостойное поведение. Я дал Северину денег и предложил уехать в Америку, чтобы попытаться начать новую жизнь там, где ничто не напоминало бы ему о тяжелой утрате. Спустя две недели он согласился, передал мне опекунские права и отбыл. А я устроил так, чтобы ты носила незапятнанное имя твоей матери.

Было это около двадцати лет назад, в пятидесятом. Больше я о нем не слышал. До тех пор, пока четыре года назад, возвращаясь из деловой поездки в Штаты, не наткнулся случайно на выпуск «Нью-Йорк таймс», где была эта статья о забастовке водителей большегрузных автомобилей. На одной из фотографий я узнал Северина. Сначала, оказавшись дома, хотел начать розыски, потом передумал. В конце концов, мы живем все там же, на той же плантации, что и двадцать лет назад. Он мог бы обеспокоиться судьбой единственной дочери, решил я и ничего не стал предпринимать. Но газету сохранил. И теперь, когда оставляю тебя, мою дорогую малышку, одну, передаю ее тебе, чтобы ты сама решила, стоит ли интересоваться таким отцом, достоин ли он твоего внимания. Ты совершеннолетняя, имеешь материальные средства на удовлетворение всех своих желаний и прихотей. Если хочешь, можешь найти детектива в Йоханнесбурге или написать в Нью-Йорк и нанять представителя «Пинкертон и К°». Оставляю это решение на твое усмотрение.

Будь счастлива, родная моя, и не грусти о своем дяде. Я прожил хоть и не очень долгую, но счастливую жизнь. Счастливую благодаря тебе, Фредди.

Прощай. И помни, я горжусь тобой!

Эндрюс ван дер Лауффен.

8 января 1971 г.

Девушка опустила руку с письмом и глубоко задумалась. Она была хороша собой — невысокая, но с идеальной фигурой прирожденной наездницы, со здоровым цветом лица, длинными светлыми шелковистыми волосами и прекрасными, немного печальными ярко-голубыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц. Да, Фредерика ван дер Лауффен могла бы осчастливить любого мужчину, даже если бы у нее не было ни плантации, ни прекрасного особняка, ни солидного банковского счета. Но все это у нее было, и не только это, а еще и острый, аналитический, почти мужской ум, твердый, решительный характер, чувство собственного достоинства и гордость. И еще жених — тот самый Роджер Пепперкорн, который вел дела ее недавно скончавшегося дяди, а теперь и ее собственные.

Да, дядя Эндрюс прав: Роджер действительно человек в высшей степени достойный и подающий блестящие надежды. В тридцать лет он уже добился того, что стал младшим партнером одной из самых старых в Йоханнесбурге адвокатских фирм. Но… было только одно «но», хотя и весьма серьезное для молодой двадцатитрехлетней девушки. Фредерика не любила Роджера и приняла его предложение только потому, что знала: дядя Эндрюс умрет спокойно, если будет уверен, что она не одна на белом свете.

И вот теперь это известие. Девушка погрузилась в раздумья. Она с детства привыкла к мысли, что растет сиротой, хотя всегда тосковала об умершей матери. А вот об отце как-то и не вспоминала, ведь Эндрюс ван дер Лауффен полностью заменил его. И все же отец… Как ей относиться к этому неожиданно появившемуся в ее жизни человеку?

Фредди вытряхнула из конверта пожелтевший от времени газетный лист, развернула и внимательно посмотрела на фотографию. Большие грузовики, плакаты с требованиями повышения расценок, суровые мужчины с нахмуренными бровями, две женщины… Чужие, незнакомые лица, и одно из них обведено красным карандашом. Фредерика вгляделась — приятные черты лица, светлые волосы. Так вот он какой, ее отец! Интересный мужчина.

Как же ей относиться к нему, последнему из оставшихся в живых родственников? Как к близкому человеку или как к постороннему? Она тяжело вздохнула, сложила газету, спрятала обратно в конверт и позвонила. Когда появилась высокая негритянка, приказала, чтобы ей подали лошадь, потом встала, прошла в ванную и умылась. На душе было тяжело — слишком мало времени прошло после смерти дяди. Сейчас она не будет думать о письме, о неожиданном известии, что у нее есть отец, а поедет и положит цветы на свежую могилу, посидит и поговорит с дорогим Эндрюсом. Как и прежде, вечерами, когда он возвращался с