Мак покоилась у него на плече. Она понимала: он одержал верх. И ничего с этим не поделаешь.
Сидя в отблесках догорающих углей, оба тяжело дышали, сердито глядя друг на друга. Мерфи откинулся на спинку кушетки, расслабился. Ей не откажешь в мужестве… Она отчаянная. И у нее прямой, открытый взгляд. Ему нравились ее глаза.
Прошла минута. Две.
— Свечи есть?
— На кухне, — прошипела она, потирая ушибленную ногу. Он схватил ее за блузку и приблизил к ней свое лицо.
— Только пошевелись, и я из тебя дух вышибу.
Ему вдруг подумалось: а что, если ее сейчас поцеловать? Что он почувствует? Страсть? Он мысленно выругался. У него нет на это времени, Маккензи не собиралась убегать. Пока. Она продрогла, перепачкалась в грязи и была вся в синяках. Когда огонек зажигалки поджег фитили двух свечей на буфете, она подняла взгляд. И тут заметила, что его лоб в крови.
Он поднял руку и вытер кровь, которая едва не залила ему глаза.
— Бери мою машину и убирайся. — К удивлению Маккензи, в ее голосе прозвучал приказ.
Не обращая на нее внимания, он подошел к раковине и сдернул с дверцы духовки полотенце. Прижал ткань к ране и, нахмурившись, взглянул на Мак:
— Еще рано.
Если ей суждено погибнуть — наплевать! Маккензи прошла на кухню и протянула ему свои связанные руки.
— Развяжи меня, — приказала она, сама удивляясь своей безрассудной отваге.
Он лишь насмешливо улыбнулся.
— Развяжи немедленно! — потребовала она. — Посмотри, что у меня с руками.
Он смотрел ей прямо в глаза. Томас Джастис Мерфи не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.
— Ты снова попытаешься бежать.
— Снова и снова. Ты меня убьешь, и дело с концом, но сейчас развяжи. Мне больно.
Он опустил взгляд на ее грязные распухшие руки и снова нахмурился. А ведь он не мерзавец. Томас Джастис Мерфи — порядочный человек. Он прикасался к телу женщины только для того, чтобы успокаивать, возбуждать, наслаждаться. Его охватило необъяснимое желание подойти к ней, осторожно развязать узлы, поднести к губам ее израненные руки… Он медленно потянулся к карману. Вытащил нож и щелчком выбросил лезвие.
Нож у него в руке. Она с ног до головы покрыта грязью. По лицу тянутся полосы — это дождь проложил дорожки.
Маккензи зажмурилась. Сейчас он перережет ей глотку, и все будет кончено. Снова открыв глаза, она поняла, что должна защищаться. Широко расставив ноги, она приготовилась дать отпор убийце. Он медленно приближался.
Ш-ш-ш! Мерфи полоснул лезвием между ее запястьями, и веревка упала на пол. Облегчение наступило тут же. Она осторожно потерла руки, чтобы восстановить кровообращение, и прошла мимо него к кухонной раковине. Повернула краник на баке с водой и налила воды.
Погрузив руки как можно глубже в раковину, Маккензи застонала: вода и жгла, и успокаивала боль. Потом она ополоснула лицо.
Маккензи услышала, как Мерфи тяжело опустился на стул. Она молча взглянула на него. Ей вдруг стало жаль этого человека. Что-то в нем привлекало ее. И это что-то вызывало пронзительную жалость.
Она отвернулась, откинув со лба непокорные волосы.
— Брось мне вон то полотенце.
Он пристально смотрел на нее несколько долгих секунд. Затем снял с раны полотенце и швырнул ей. Мак сунула его в воду и почувствовала позывы тошноты — вода стала темно-розовой. Отжав полотенце, она подошла и остановилась перед ним.
— Ты собираешься меня убить?
Он злобно взглянул на нее:
— Я же сказал, что нет. Разве не говорил?
— Изнасиловать?
Он лишь фыркнул в ответ и отрицательно покачал головой. Она приложила мокрое полотенце к его ране. Он снова фыркнул. Изнасиловать! Ему никогда в жизни даже в голову не приходила мысль изнасиловать женщину. И очень досадно, что она сочла его способным на такое. При любых других обстоятельствах он бы ее проучил. Запустил бы руки в эту гриву волнистых волос, откинул бы назад голову…
Его молчание, его неподвижность сильно беспокоили ее. На рану следовало наложить швы. Маккензи взяла один из подсвечников и направилась в ванную. Он сжал ее запястье, словно тисками.
— Иди за мной, — тихо проговорила Мак. Она решила: будь что будет. Чем быстрее она с ним разделается, тем быстрее выставит его отсюда.
Он сидел на унитазе, пока она перевязывала его рану, подложив основательный марлевый тампон под повязку.
Пальцы ее двигались медленно, осторожно. Мерфи думал о ее ласковых руках. И о волосах, которые пахли шампунем и дождем. Он смотрел на ее шею, пока она бинтовала его. И вдруг заметил кровь на ее блузке. «Как плохо, — подумал он. — Как плохо, черт возьми, что я встретил эту женщину именно сейчас! Скверно, что я оказался в подобных обстоятельствах».
— Ты поцарапалась, — сообщил он ей, поднимая край ее блузки. Поцарапалась и вся в синяках. По его вине… нет, по своей собственной, подсказал ему здравый смысл.
Она оттолкнула его руку, но он упорствовал. Взяв мокрое полотенце, он осторожно протер ее царапины. Маккензи отодвинулась. Он положил ладонь на ее бедро, чтобы удержать.
— Дай я их промою.
Выхватив у него из рук полотенце, она слегка приподняла свою блузку. Всего лишь царапина. Опуская блузку, она ощущала на себе его пристальный взгляд.
— Что дальше? — с усталым видом спросила Маккензи.
— Мне необходимо выспаться.
— И что?
— Я тебя опять свяжу.
Мак прочла в его глазах сожаление. Искреннее сожаление. Ее снова охватил прежний страх, но ненадолго. В каждом его поступке, в каждом движении… угадывалось рыцарство. Да, это точное слово, подумала она в изумлении. Он мог бы расправиться с ней еще несколько часов назад. Мог сломать ей руку или прирезать этим проклятым ножом. Но нет, он просто очень настойчиво добивался каких-то своих целей.
— Как ты здесь оказался? — Она пошла обратно на кухню, освещая дорогу свечой.
— Это долгая история.
Маккензи поставила подсвечник на стол. Положила руки на спинку стула и взглянула прямо ему в лицо:
— Это будет длинная ночь.
Он внимательно посмотрел на нее:
— Если я попрошу тебя помочь мне, ты согласишься?
Его вопрос застал ее врасплох.
— Смотря о чем идет речь. — Если бы он задал ей этот вопрос десять минут назад, она бы разразилась истерическим хохотом.
Он пожал плечами:
— Сейчас мне надо поспать. Завтра мне понадобится твоя помощь.
— Ты кого-то убил? — быстро спросила она.
Он рассмеялся тихим гортанным смехом. Потом снова стал серьезным.
