— Да что же это, Матерь Божья?
— Вандермастер задействовал Ступню!
— Это сделала Ступня? Не верю и не поверю.
— Ты не веришь? Как тебя звать?
— Меня зовут Нюня. Я не верю, что Ступня могла сделать такое. Не верю на все сто процентов.
— Веришь не веришь, а вот оно, перед глазами. Как ты думаешь, они уцелели? Молл и изумруд.
— Структурно дом вроде бы и ничего. Подзакоптился, а так ничего.
— Что сталось с Пустобрехом?
— Ты имеешь в виду Пустобреха, который стоял перед домом, ежесекундно готовый дать промеж глаз любому сучьему сыну, который…
— Его нет в дыре!
— Дай-ка взглянуть. Как тебя звать?
— Меня зовут Смутьян. Нет, в дыре его нет. Ни хоть малого клочка.
— Бедный, верный Пустобрех!
— Думаешь, Молл еще там, внутри? Да и вообще, откуда мы знаем, что это верное место?
— По радио говорили. А как тебя, к слову, звать?
— Меня зовут Хо-хо. Смотри, как дымится земля!
— Эта чудовищная история лишний раз демонстрирует ужасающую мощь Ступни.
— Да, и я не могу унять дрожь ужаса. Бедный Пустобрех!
— Верный, благородный Пустобрех!
— Мистер Вандермастер.
— Мадам.
— Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо.
— В красное кресло.
— Большое спасибо.
— Вы позволите предложить вам выпить?
— Да, спасибо, я не отказался бы от глотка чего - нибудь.
— Виски, если я не ошибаюсь?
— Да, виски.
— Пожалуй, я последую вашему примеру, эта неделя была крайне утомительна.
— Чистка и уход, как я понимаю.
— Да, чистка и уход, а в довершение всего сюда заявилась некая особа из средств массовой информации.
— Как же это докучно.
— Да, это было в высшей степени докучно, настырность этой женщины в исполнении своего крайне странного профессионального долга не поддается описанию.
— И конечно же она расспрашивала вас про изумруд.
— Она очень интересовалась изумрудом.
— И ничему не верила.
— Да, не верила, но, возможно, это присуще избранной ею профессии?
— Есть и такое мнение. Она его видела?
— Нет, он спал, и мне не хотелось…
— Естественно. Но откуда эта особа узнала, что вы превратились в предмет интереса для широкой публики?
— Полагаю, всему виной бестактность повивальной ведьмы. Некоторые личности лишены самого элементарного такта.
— Да, это едва ли не главная проблема с некоторыми личностями. Их такт постоянно находится в отлучке.
— К примеру, некоторые личности имеют привычку чесать языком обо всем без разбора.
— Разбалтывать все подряд каждому встречному и поперечному.
— Да уж.
— Да уж. Так, может быть, мы поговорим о деле?
— Если это необходимо.
— У меня есть Ступня.
— Правильно.
— У вас есть изумруд.
— Верно.
— Ступня обладает некоторыми свойствами, далеко не безразличными для колдунов и ведьм.
— Я об этом наслышана.
— Вы себе не представляете, какой осадок остается на душе, когда волей обстоятельств приходится прибегать к крайним мерам.
— Ужасное переживание, могу вам только посочувствовать. Да, между прочим, а где мой Пустобрех?
— Головорез, стороживший вашу дверь?
— Да, Пустобрех.
— По всей видимости, сейчас он воссоединился с базисной субстанцией Вселенной. Увлекательное, надо думать, переживание.
— Ну что ж, теперь я хоть знаю.
— Заметьте однако, что я интересуюсь изумрудом с наилучшими намерениями.
— Что такое наилучшие?
— Как вам хорошо известно, за изумрудом гоняются и другие, не столь скрупулезные люди. Разбойники, намеревающиеся его разбить.
— Ну а вы? Какие намерения у вас?
— Я подумываю об изумрудном порошке. Толченый изумруд с содовой, толченый изумруд с томатным соком, толченый изумруд с горькой настойкой, толченый изумруд с «Овалтином».
— Я не совсем понимаю.
— Я хочу жить дважды.
— Дважды?
— В добавление к моей настоящей жизни я хочу еще одну, будущую.
— Вторая жизнь. Дополнительная к переживаемой вами в настоящий момент.
— В детстве я был безмерно беден. Беден как церковная крыса.
— И вы открыли рецепт?
— Да.
— Выискали в магических книгах.
— Да. Требуется некоторое количество изумруда. Толченого изумруда.
— Брр.
— По карату в день. Семь тысяч тридцать пять дней.
— Совпадение.
— Ни в коем случае. Только этот изумруд и пригоден. Лунный изумруд, рожденный ведьмой.
— Нет.
— Еще я подумываю о бульоне. Толченый изумруд и бульон с ложечкой «Табаско».
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Моей маме восемьдесят один год, — сказал Вандермастер. — Я пришел к своей маме и сказал: «Мама, я хочу любви».
