— Я как-то видел одно, про этого парня, который прыгал туда-сюда, качаясь на лианах, и кричал, кричал и прыгал туда-сюда, качаясь на лианах, а с ним все время эта обезьяна, маленькая такая, а вся одежда — кожаные лоскутья вроде юбки, а в заднем лоскуте нож… Хорошее было кино. Мне понравилось.
— Я видел чертову уйму. Тысяч шесть или семь.
— Из чего конечно же не следует, что подвергнутое однажды демистификации нельзя ремистифицировать.
— Как?
— Ну, можно съездить с ними куда-нибудь или еще что. Куда-нибудь подальше. В Берген.
— И что тогда?
— Увиденные с высокими, холодными бокалами в руках, в соблазнительных костюмах, на фоне пышущего жаром песка или чего уж там, они частично ремистифицируются.
— В Бергене нет пышущего жаром песка,
— Увиденные на фоне глубоких, холодных фьордов, с пингвинами в руках, они частично ремистифицируются.
— В Бергене нет пингвинов.
— Или некий новый способ эротического поведения, начни, скажем, их кусать, некоторые это любят. Те, кого никогда прежде не кусали.
— А как разобраться, с какой силой кусать?
— Это искусство.
— Да?
— Вообще-то я видел и другое кино, про этого мужика, который встречает эту женщину, и у них любовь, а потом она от него уходит, а потом он встречает другую женщину.
— И что тогда?
— Он начинает жить с этой, со второй. Она очень милая.
— И что потом?
— Она от него уходит.
— И это все?
— Он показан на запруженной людьми улице. Удаляется от камеры. Фигура становится все меньше, меньше и меньше, пока не сливается с толпой. Это было очень хорошее кино. Мне оно понравилось. Хотя то, про парня, качавшегося на лианах, понравилось мне чуть побольше, пожалуй. Ну так что? Воруем ребенка?
— Я не знаю.
— Мы можем сперва пощекотать этого мелкого ублюдка, а потом отшлепать.
— Кормить его эклерами и бабл-гамом.
— Рассказывать ему истории, вешать ему лапшу на уши.
— Цыгане воруют детей.
— Верно.
— Цыгане воруют детей каждый божий день.
— Это каждый знает.
— Не слышал, чтобы их за это судили.
— Ушлые цыгане. Фиг поймаешь.
— Интересно только, что они делают с этими детьми?
— Учат их цыганским ремеслам. Разбавлять вино, перекрашивать лошадей, подстригать сны.
— Взвизги цыганской скрипки в свете цыганского костра.
— Деконструируют сны, как никто. Хочешь понять — иди к цыганке.
— Ты общался когда-нибудь с цыганами?
— Ну, не с такими, не с настоящими цыганами. Они общаются только друг с другом. Но если говорить о цыганистой…
— Под кибиткой. В густой, душистой траве.
— Если говорить о цыганистой личности, свободной и необузданной, рычащей и кусачей…
— Я имел в виду настоящих.
— Нет.
— Тогда извини.
— Но когда я увидел грандиозную церковь, построенную Гауди в Барселоне, грандиозную Саграда Фамилья, грандиозный призрак собора или, вернее, грандиозный скелет собора, вот тогда я понял, особенно увидев в подвальной мастерской чертежи и макеты тех частей этого грандиозного собора, которые еще не построены, а может и никогда не будут построены, прикрытые пластиком чертежи на стенах мастерской и макеты на козлах посреди мастерской, и мастеровых, продолжающих корпеть над великолепно выполненными чертежами и белыми гипсовыми макетами, и рабочих на сущих башнях Барселонского Темпло Экспиаторио де ла Саграда Фамилья, рабочих на и между сущих башен и стен Барселонского Темпло Экспиаторио де ла Саграда Фамилья, поразительно немногочисленных рабочих, которые все еще работают и будут работать Бог знает еще сколько десятилетий, если удастся собрать деньги, мы опустили пожертвование в пластиковый ящичек, поразительно немногочисленных, но беззаветно преданных рабочих, которые все еще работают, черпая силы в пламенном вдохновении Антонио Гауди, каталонского архитектора, причисляемого многими к лику святых, — увидев все это, я вдруг осознал то, чего не осознавал прежде, чего не замечал все эти долгие годы, осознал, что не только лучше меньше, да лучше, но и лучше больше, да лучше. Ошеломленный этим этическим королларием, я упал в обморок.
— Что такое этический королларий?
— Больше.
— Когда с тобой приключился обморок, ты действительно упал?
— Я упал вверх, глядя снизу на сущие башни Саграда Фамилья. Головокружение от высоты — в отличие от обычного «головокружения от высоты», являющегося, по сути, головокружением от глубины.
— Однако Гауди творил in nomine Domini. Лично мне не кажется, что здесь применим этот, как ты выражаешься, этический королларий.
— Подводит идейную основу под стяжательство.
— У меня убогая жизнь. Не плохая, просто не насыщенная.
— Что ж, я умею думать, ведь верно? Это ведь я подумал о борделе, так ведь?
— Убого, это была очень убогая идея, этот парень думает о соборе, а ты о борделе, да? С чем вас и поздравляем. Ты понимаешь, о чем я?
— А я предложил его украсть, ребенка. Найти прилично выглядящий экземпляр и украсть, это далеко не худшая идея, какую я слышал.
— Далеко не худшая.
— А когда он достигнет возраста сексуальной доступности, мы скажем ему повременить.
— Вот так я ей и сказал.
— И я своей, я ей тоже так сказал. Сказал повременить.
— Ты сказал ей повременить?
— Вот так я ей и сказал.
— И как она это восприняла?
— Она сидела и молча слушала, как я говорю ей повременить.
— Я тоже сказал своей повременить.
— И как она реагировала?
— Сидела, вот и все.
— И ты думаешь, она временит?
— Откуда мне знать?
— Некоторые думают, что шестнадцать.
