— …Но в целом, говорит монстр, я чувствую себя чудесно. Затем он говорит, верни мне кукурузные хлопья. Ты дал эти кукурузные хлопья мне, говорю я, это мои кукурузные хлопья. Верни мне кукурузные хлопья, говорит он, а то я располосую тебя когтями. Да не могу я, говорю я, ты же дал их мне, и я их уже съел. Да брось ты, мужик, говорит он, верни мне кукурузные хлопья, а ты намазал их сперва маслом? Да брось ты, мужик, говорю я, подумай здраво, ну кто же это мажет кукурузные хлопья маслом…
— И как это кончается?
— Это никак не кончается.
— Помощь ожидается?
— Я позвонил по этому номеру, а они сказали, что тяжкие испытания — знак любви Господней.
— Так в чем же опора?
— В новой музыке.
— Да, не так-то часто услышишь Un Coup de Des[64] в ритме польки. Это закаляет.
— В новой музыке нет барабанов, это очень смело. Чтобы компенсировать отсутствие барабанов, музыканты еженощно молятся Пресвятой Деве, коленопреклоняясь в светотканых ризах на сыром полу часовен, предусмотренных для этой цели в дальних коридорах всех больших арен…
— Мамка бы такого не разрешила.
— Как и многого другого. Мамка не разрешала Патрицию.
— Помню. Ты ее видишь?
— Иногда. Видел в субботу. Я обнял ее, и ее тело подпрыгнуло. Это было странно.
— Какие были ощущения?
— Странные. Чудесные.
— Тело знает.
— Тело многомудро.
— Тело на мякине не проведешь.
— Того, что известно телу, не выскажешь словами.
— Иногда я слышу, как они воют в больнице.
— Детоксикационное крыло.
— Привязанные бежевыми тряпками к кроватям.
— Мы этого избежали.
— Пока.
— Постучи по дереву.
— Уже постучал.
— Сучье, в обшем, дело…
— Вроде как когда она играла в скрэббл. Ни перед чем не останавливалась. Использовала самые похабные слова и с пеной отстаивала их законность. Я был просто шокирован.
— Она, в ее пурпурных одеяниях.
— В поисках экстатического озарения. Которое поднимет людей на четыре фута над полом.
— На шесть.
— На четыре фута или на шесть футов над полом. Явилась сама Персефона.
— Пение в затемненном телестерионе[65].
— Явилась сама Персефона, паря в воздухе. Принимая подношения, шарики соли, змеев из чистого золота, ветки смоковницы, смоквы.
— Галлюцинаторные танцы. Все женщины пьяные.
— Танцы с кувшинами на головах, смесь ячменного, воды и мяты…
— Знание вещей несказанных…
— И все же мне хотелось одного — немного поиграть на крумгорне. Время от времени чуть-чуть крумгорна.
— Поднимет мертвецов из могил, если умеешь играть.
— Я никогда не отличался особым умением. Никогда не отличался.
— Нужно практиковаться, а где и как?
— И твой клавир.
— Мамка не разрешала клавир.
— Думала, он выпустит на свободу ее порывы, которые лучше держать на привязи? Не знаю, не знаю.
— Ее теневая сторона. Такое есть у всех них, у мамок.
— Я в смысле, что они все это видели, все прочувствовали. Пролили свою долбаную кровь, а затем пичкали всех целыми ведрами липкой жижи, не забывая тем временем объяснять своему супругу, что он не тянет на третий номер по шкале мужей.
— Подбрасывала ему время от времени маленькую такую бомбочку, просто чтобы не расслаблялся, бегал пошустрее.
— А он и так все время шустрил, всю свою жизнь только и делал, что шустрил, говнюк несчастный. Стрижет капусту да в кучу складывает.
— Мы ж решили, что не будем сегодня про Папашу.
— Я забыл.
— Старушка Мамка.
— А и то сказать, легко ли проводить мистерии? Легко ли взращивать побеги пшеницы?
— И спаржи тоже.
— Я б не смог.
— Я б не смог.
— А Мамка могла.
— Мамка.
— К счастью, теперь у нас есть новая музыка. Дарующая нам помощь и утешение.
— И Сузи.
— И Сузи.
— Наша прелесть.
— Наша гордость.
— Наша страсть.
— Я должен тебе кое-что сказать. Сузи читала Хайт Рипорт. Теперь она говорит, что другие женщины испытывают больше оргазмов, чем она. Хочет знать почему.
— Куда пойти пожаловаться? Куда пойти пожаловаться, если злодеи и изверги испоганили твою жизнь?
— Я рассказал ей про Великий Септуагезимальный[66] Оргазм, исподволь намекая, что и она может получить такой, если будет паинькой. Но только ведь поздновато, совсем поздно для таких, как мы.
— Но может быть, и не надо жаловаться, если злодеи и изверги испоганили твою жизнь? А просто, по примеру великих стоиков, Эпиктета и иже с ним, завалиться в бар и принять на грудь, параллельно внимая звукам новой, шизовой, задвинутой, оттяжной музыки.
— Я протянул молчавшему священнику высокий, холодный стакан «Ширли Темпл»[67]. Новая музыка, сказал я, не является по сути антиклерикальной. Разве что в самом глубинном своем воздействии на слушателя.
— У меня есть знакомый парень, играет на стиральной доске. Надевает наперстки на все пальцы.
— Новая музыка сплавляет своим огнем все вещи воедино, как сварщик. Новая музыка говорит: по мере того, как времени остается все меньше и меньше, жизнь становится все более и более увлекательной.
— Мамка бы этого не разрешила. Но Мамки нет.
— К сведению любознательных: человек, бывший коммунистом, услышал новую музыку — и теперь он не коммунист. Торговец рыбой Фернандо был обучен новой музыкой читать и писать, и теперь он лепрозный