Объявился некий Брунел — Джон услышал о нем уже в Портсмуте, — который еще в 1825 году начал разгребать при помощи машин ил и тину, чтобы прорыть под Темзой канал. А еще появились «локомотивы». Несмотря на то что у них были гладкие колеса и катились они по гладким рельсам, им удавалось развить скорость, равную скорости лошади, да еще тащить на прицепе вагоны, штуки три, не меньше. Чарльз Беббедж посвятил Джона в свой план: он собирался построить огромную вычислительную машину, величиною с дом, эта машина будет состоять из двух частей, одна должна считать, другая — печатать. Она сможет работать круглые сутки без перерыва и снабжать весь свет логарифмическими и навигационными таблицами. Никакие исчисления не будут отныне отягощать человеческий мозг! Все талантливые люди смогут вернуться к размышлениям, вместо того чтобы выводить дурацкие цифры. Это Франклину понравилось. Беббедж вошел в раж. Он объяснил в мельчайших подробностях, как эта машина будет считать, кстати сказать, совершенно не так, как человек, при этом гораздо быстрее и надежнее! Она откроет новые, невиданные горизонты, которые и не снились нынешней математике, и, может быть, она даже сумеет сама разрабатывать уложения по налогам на бедность, основываясь прямо на статистических данных.
Беседа не то чтобы лилась рекой. Франклин вынужден был то и дело притормаживать, чтобы постараться понять. Беббедж проявлял нетерпение, раздражался и подавлял своей массой. Он не любил ни женщин, ни детей, больше всего на свете он любил свои идеи. Франклин размышлял, уставившись на старомодные панталоны математика, чтобы иметь возможность хоть за что-то уцепиться перед таким натиском прогресса. Он сам, по крайней мере, носил уже давно длинные брюки дудками и треуголку с тульей, загнутой не поперек, а вдоль, по ходу движения, как того требовала нынешняя мода.
Если Франклин что-нибудь усваивал, он распоряжался далее этим по своему усмотрению. Нет, сказал он к досаде изобретателя, машина имеет свои пределы. Она может рассчитывать лишь то, что укладывается в систему «командирских вопросов», то есть таких, которые допускают в качестве ответа только «да» или «нет». Он рассказал об эскимосах и о том, что от них невозможно узнать ничего нового, если задавать им одни лишь альтернативные вопросы.
— Ваша машина не может удивляться и не может прийти в замешательство, а значит, она не может открыть то, что ей неведомо. Вы знаете такого художника, Уильяма Уестолла?
Беббедж пропустил вопрос мимо ушей.
— Для моряка вы соображаете довольно быстро! — сказал он глухим голосом.
— Нет, я думаю с большим трудом, — ответил Франклин, — но я никогда не перестаю этого делать. Вы слишком мало видели моряков в своей жизни!
Они остались друзьями. Беббедж любил только свои идеи, но иногда в нем просыпался интерес и к людям, особенно если у них хватало смелости опровергать его идеи.
Франклин обручился с Джейн Гриффин. Во-первых, потому, что она в порядке исключения оказалась на месте, а не где-нибудь в Европе, а во-вторых, потому, что она в скором времени собиралась отправиться в следующее путешествие. Вот уж кто действительно знал все о путешествиях! Она помнила названия всех парусников, курсировавших по каналам, она мгновенно переводила европейские деньги в фунты и шиллинги. Она умела добывать себе какие-то волшебные паспорта, которые заставляли гнуть перед ней спину всех чиновников от Кале до Санкт - Петербурга, и знала, как посредством звонкой монеты превратить провозимый груз, подлежащий таможенной проверке, в совершенно невидимый.
— Из тебя мог бы получиться хороший первый лейтенант, — сказал он ей.
Джейн справлялась со всем: с гостями, поклонниками, домашним хозяйством, модными темами и сменой цвета лица. Она была скорой и при этом еще умела хранить верность. Друзья Франклина говорили: «Теперь он сделает настоящую карьеру!»
Когда Джейн говорила, она обычно хлопала ресницами, при этом левое веко всегда немножко отставало от правого, и получалось, будто она все время слегка прищуривается, отчего все сказанное ею приобретало шаловливый оттенок, даже когда она приносила кому-нибудь свои соболезнования.
Больше всего, однако, Франклина удивляла ее манера смотреть. Джейн могла улавливать одновременно поразительное количество явлений, поскольку ни в одно из них не углублялась, тут же освобождая место для следующего. Но при этом она не забывала ни одной детали! Складывалось такое ощущение, будто она удерживала эти впечатления только ради того, чтобы удержать и построить потом в голове точную копию, миниатюрную панораму из тысячи деталей, которые поймал ее глаз. Вот почему Джейн так любила разъезжать в быстрых каретах. Тогда она выглядывала из окна и жадно впитывала в себя пролетающие мимо картины, никогда не уставая от этого занятия.
Джон тоже любил ездить в экипажах, и, хотя он смотрел на все несколько иначе, они частенько совершали совместные поездки.
Слава его росла и множилась. Почтенные буржуа прочитали оба отчета и не уставали восторгаться бесстрашным героем, покорителем ледяной пустыни. Простые докеры тоже признавали его: «Он рисковал своей башкой, но зато другим от этого польза. Прямо как мы!» И даже аристократы и те похвалили Франклина. «Вот она, добрая старая английская порода! Ничего-то ей не делается, хоть жги, хоть руби, хоть топи! Таких людей мы можем, закрыв глаза, послать в любую точку земного шара!» — сказал лорд Роттенборо в своей застольной речи.
Франклин знал, в какую точку земного шара он более всего хотел попасть, и сообщил об этом. Однако шансы получить опять команду для исследовательского путешествия были невелики. Интерес к северо- западному пути резко упал, поскольку для торговых целей он явно не годился.
— Что вам там делать еще в этих льдах? — спросил его первый лорд по-отечески. — Вы нам нужны для более важных дел!
Какие еще могут быть важные дела? Пока никаких особых дел, похоже, не предвиделось.
Франклин предпринял самостоятельную попытку поступить на службу в какой-нибудь другой стране в надежде, что ему поручат арктическую экспедицию. Наука — занятие общечеловеческое, международное, почему бы и нет. Успеха это не принесло. В Париже ему пришлось сражаться с французским языком — вести беседы и даже выступить с речью, потому что Географическое общество представило его к золотой медали. Он завтракал с бароном Ротшильдом и ужинал с Луи Филиппом Орлеанским. Повсюду огромный интерес к его особе и ни малейшего интереса к дальнейшему исследованию Арктики. Благосклонные улыбки по поводу его рассказов об эскимосах. Труднее всего было одолеть чаепитие у наследницы престола, изысканнейшее печенье которой он не раздумывая обменял бы на «tripes de roche», только бы избавиться от необходимости отвечать на ее досужие вопросы.
Джейн неустанно ободряла его: «Что значит — слишком медленный?! Это все в прошлом! Ты только посмотри вокруг: у тебя ровно такая же скорость, какую усваивают себе все важные люди, когда они находятся среди не таких важных! Да они все, и король, и Веллингтон, и Пил, делают после каждого слова паузы. А если ты не понял одно или другое и на что-то там не ответил, так это не беда, это только придает величественности». И тем не менее публичных выступлений Франклин не любил. Он обрадовался, когда познакомился в Польше с одним молодым географом, доктором Кеглевицем, который мечтал сделаться открывателем и понимал, что значит открывать новые земли. Он был немногословен и хмур, зато любознателен и до крайности честолюбив. Несмотря на свою худобу, он напоминал грузного упрямца Беббеджа. Джон мог беседовать с ним часами и ни разу не заговорить о человечестве, геройстве, характере или, того хуже, о воспитании. По нынешним временам — большая редкость. В Санкт-Петербурге его приняла сама царица и поинтересовалась, о чем говорится в его книге. Притом что книга уже имелась по-русски. В Оксфорде ему присвоили титул почетного доктора права, в Лондоне король произвел его в рыцари и добавил к его имени довесок: сэр Джон Франклин.
Теперь он был самым великим, самым хорошим, но далеко не самым молодым. А может быть, они осыпают его всеми этими почестями, чтобы избавиться от него? На сотню любезностей — одно- единственное серьезное предложение. Производитель джина, фабрикант по имени Феликс Бут, изъявил готовность купить для обследования северо-западного пути судно и оснастить его всем необходимым, если сэр Джон не откажет в любезности упомянуть об этой его искренней поддержке в своем следующем отчете.
Наконец-то поступило распоряжение с самого верху! Сэр Джон печально опустил письмо: ему предписывалось взять на себя командование военным кораблем и отправиться в Восточную Азию с тем, чтобы припугнуть там как следует распустившихся китайцев, забывших, видно, о почтении к британской
