Джин, отвернувшись в сторону, некоторое время молчал. Потом, глядя в глаза Сирокко, негромко заговорил.
— А ты что, не помнишь ту резню? Или, может, ничего не видела? Их же тогда по стенке размазали. Пойми, Рокки. Пятнадцать ослов прыгнули с парашютами. И всем вышли кранты. Плюс еще двоим из тех, что были с вами. А ангелы потеряли двоих, и еще одного ранило.
— Троих. Ты не видел, как это было с третьим. — Сирокко до сих пор мутило от воспоминания.
— Пусть троих. Неважно. А важно то, что ангелы применили новую тактику. Пристроились на крыше у пузыря. Сначала мы подумали, что ангелы сговорились с пузырями, но потом выяснилось, что пузыри и сами очень расстроены. Они соблюдают нейтралитет. Ангелы подсели на борт во время бури, и пузырь подумал, что лишний вес — просто вода. Он набирает пару тонн после дождя.
— Что это еще за «мы»? не собрался ли ты с титанидами о союзе сговориться? У тебя нет на это полномочий. Только у меня как у капитана корабля они есть.
— Может, не стоит напоминать, но корабль-то уже тю-тю.
Если он хотел причинить ей боль, то цели своей достиг. Досчитав до десяти, Сирокко откашлялась и продолжила.
— Пойми, Джин, мы здесь не в качестве военных советников.
— Черт возьми, да я просто хотел им кое-что показать. Сущую ерунду. Вроде этой карты. Нельзя же планировать стратегию без карты. Кроме того, им нужны новые тактические приемы, но…
Менестрель испустил тонкий свист, означавший примерно то же, что и вежливое покашливание. Сирокко поняла, что они совсем про него забыли.
— Прошу меня простить, — пропел Менестрель. — Вообще-то этот рисунок очень мил. Я непременно намалюю его у себя на груди к следующему карнавалу трех городов. Но смею напомнить, что речь у нас шла о том, как убивать ангелов. Мне бы хотелось узнать побольше про тот серый порошок силы, который уже здесь упоминался.
— М-мать твою, Джин! — взорвалась было Сирокко, но тут же волевым усилием заставила себя успокоиться. Потом она запела: — Менестрель. Мой друг, чье владение твоими песнями весьма убого, судя по всему, просто неверно выразился. Мне такой порошок неизвестен.
Глаза Менестреля не выдали ровным счетом ничего.
— Хорошо. Если не серый порошок, тогда расскажите мне про то устройство, что метает дротики дальше, чем рука.
— Прости, но ты опять не так понял. Пожалуйста, подожди минутку. — Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Сирокко повернулась к Джину. — Джин, марш отсюда. Я с тобой потом поговорю.
— Рокки, я только хочу…
— Джин, это приказ.
Он колебался. Сирокко прошла хорошую тренировку для рукопашного боя и была повыше ростом — но Джин был покрепче, и тренирован ничуть не хуже. Она очень сомневалась, что сможет его положить, но тем не менее изготовилась.
Момент прошел. Джин стряхнул с себя напряжение, затем хлопнул ладонью по столу и с достоинством вышел из комнаты. Глаза Менестреля явно не упустили ни одной детали происшедшего.
— Мне очень жаль, если я вызвал недобрые чувства между тобой и твоим другом, — пропел он.
— Ты тут ни при чем. — Теперь, когда противостояние осталось позади, руки у Сирокко вдруг стали холодными как лед. — Я… послушай, Менестрель, — пропела она в ладу равных. — Кому ты веришь? Мне или Джину?
— Признайся, Рок-ки, ведь ты явно хотела что-то скрыть.
Прикидывая, что делать, Сирокко глодала костяшку пальца. Итак, Менестрель уверен, что она лжет. Но что ему уже удалось узнать?
— Ты прав, — пропела она наконец. — У нас есть порошок силы, который способен стереть с лица Геи весь этот город. Мы знаем такие секреты разрушения, на которые мне стыдно даже тебе намекать; к примеру, нечто, способное пробить дыру в твоем мире и выпустить весь воздух, которым ты дышишь, в ледяной космос.
— Ничего такого нам не требуется, — с явным интересом пропел Менестрель. — Порошка будет вполне достаточно.
— Я не могу тебе его дать. Мы его с собой не захватили.
Когда Менестрель снова запел, видно было, что песнь свою он продумал в деталях.
— Твой друг Джин считает, что все это можно изготовить. Мы умеем обращаться с древесиной и неплохо знаем химию живого мира.
Сирокко вздохнула.
— Пожалуй, он прав. Но мы не можем раскрыть вам эти секреты.
Менестрель молчал.
— Мои личные чувства тут ни при чем, — объяснила она. — Те, кто выше меня, мудрецы нашей расы, решили, что так поступать нельзя.
Менестрель пожал плечами.
— Если старейшины тебе приказали, выбора у тебя нет.
— Рада, что ты все правильно понимаешь.
— Да. — Менестрель помедлил, снова тщательно готовя свою песнь.
— Однако твой друг Джин не столь почтителен к своим старейшинам. Если я снова его попрошу, он может рассказать о вещах, нужных мне для победы.
Сердце у Сирокко упало, но она отчаянно старалась этого не выдать.
— Джин слишком забывчив. Он пережил тяжелое время скитаний, и рассудок его помутился. Теперь же я напомнила ему о долге.
— Понимаю. — Менестрель снова задумался. Потом предложил Сирокко бокал вина, и она с удовольствием выпила.
— Положим, пускач для дротиков я бы и сам соорудил. Взять гибкую палку, стянуть концы ремнем…
— Честно говоря, меня поражает, почему вы до сих пор ничего такого не сделали. Ведь у вас много вещей куда более сложных.
— Вообще-то у нас есть нечто подобное, но только для детских забав.
— Еще меня поражает и озадачивает ваша война с ангелами. Почему вы воюете?
Менестрель помрачнел.
— Потому что они ангелы.
— И всего-то? Ваша терпимость к иным расам произвела на меня большое впечатление. Вы не испытываете враждебности ни к нам, ни к пузырям, ни к йети из Океана.
— Они ан-ге-лы, — повторил Менестрель.
— Разве вам нужна их земля? Или им ваша?
— Ангелы не смогут вскармливать своих выродков у груди Геи, если покинут великие башни. Мы тоже не сможем жить, вечно цепляясь за стены.
— Значит, ни за пищу, ни за землю вы не соперничаете? Может, причина в религии? Они что, поклоняются другому божеству?
Менестрель рассмеялся.
— Божеству? Ты как-то странно поешь. Есть только одна богиня — даже для ангелов. Гея ведома всем живущим в ней расам.
— Тогда я просто не понимаю. Ты не можешь объяснить? Почему вы воюете?
Воевода Менестрель думал очень долго. А когда наконец запел, то в скорбном минорном ключе.
— Из всего, что случается в этой жизни, мне особенно хотелось бы спросить Гею именно об этом. Да, все мы должны умереть и возвратиться в почву — тут у меня нет ни возражений, ни горечи. То, что мир кругл и что ветер дует, когда Гея дышит, — все это мне понятно. Бывает пора, когда приходится голодать, или когда могучую реку Офион целиком заглатывает пыль, или когда ледяной ветер с запада пробирает нас до костей, — все это я принимаю, ибо сомневаюсь, что могу хоть что-то с этим поделать. Гее приходится печься о множестве земель, и временами она отвращает свой взор от наших селений.
