— Вениамин Всеволодович, я вас, в воспитательных целях, совсем КТУ лишу.
— Как вашей милости будет завгодно, на то воля господская. Отчего ж не посечь, коли за дело? Коли за дело, то и посеки…
«Мертвые души». Слово в слово почти.
— Козырная вещь, правда? С любого места читать можно. Не по-детски мужика перло. Так и представляешь: сидит, пишет, хихикает, нос свой длинный потирает…
— Похоже, тебя еще и фильм вставил. Там Гоголь — один в один. Тот крендель, который кардинала играл в д'Артаньяне, просто для него роль, как Паниковский для Гердта.
— Или как Жеглов для Высоцкого.
Сели, обогнули дом, подкатили к помойке.
— Вон он. Лежит, падла.
Готов. Давно готов, с ночи, окоченел даже. Не бомж. Одет по-домашнему, ведро рядом. Наверное, один живет, иначе б нашли сразу.
— Зови ментов.
— Один-четыре-восемь-шесть…
— Слушаю.
— У нас труп. До прибытия. Нужна милиция.
— Вызываю.
— Ждем. Чехол[43] с утра — к деньгам.
— Или к чехлам.
— Пари?
— Не хочу.
Подморозило. С неба не сеяло, вот-вот должно было проклюнуться солнце. Мы стояли у машины, курили. Подтягивались любопытные.
— У меня «Мертвые души» с первым альбомом «Зеппелин» ассоциируются. В полный рост мужики оттягивались — хорошо чувствуется.
— Есть такое. У «Пого» то же самое, у Ману Чао. У «Киллбилли» еще.
— Это кто?
— Кантри. Совершенно убойное. То, что надо от черной меланхолии — как рукой снимает.
— А вы его уберете?
Бабка. На полдвора крюк сделала, здоровья не пожалела.
— Мы — нет. Милицию ждем, они увезут.
— Хотя бы в машину его возьмите, тут же люди кругом.
Ну, не будешь же ей объяснять, что труп в машине — это твой труп. Поди потом доказывай, что он не у тебя помер. Да и бесполезно — она по телику видела, как «скорая» покойников возит.
— Не положено.
— Тогда накройте его чем-нибудь, здесь же дети.
— На помойке?
— Почему вы грубите?
Начинается.
— Дорогая моя, — Веня говорил доброжелательно, доходчиво, короткими фразами, — мертвых с улицы вывозит специальная служба. Она подчиняется милиции. Никто, кроме них, заниматься этим не имеет права. Сейчас мы ждем милицию, которая составит протокол и вызовет службу перевозки умерших.
— Все через одно место у вас. Взяли б и увезли.
Все понятно. Мы с Веней переглянулись.
— Стоят, курят… хоть бы накрыли чем!
— Нечем.
— Все развалили, сволочи, такая страна была…
Блин! Ну почему они все такие, а?
— Быть может, вопрос о величии державы не следует обсуждать на помойке?
— А по-моему, самое место, Вень.
— Умный!
— Умный.
— Вы с какой станции? С нашей?
— Я не знаю, какая станция ваша, но, если хотите пожаловаться, — жалобы принимаются в письменном виде на Центральной станции скорой помощи. Малая Садовая, 2. Устные жалобы не рассматриваются.
— Как ваши фамилии?
— Достаточно даты и бортового номера. Бортовой номер — на борту.
— Вы должны сказать ваши фамилии, Ну достала, Тортилла!
— А ИНН вам, до кучи, не показать? А ну, поползла отсюда, рептилия!
— Как вам не стыдно?! Пожилого человека…
Ё-моё, еще набежало, а я не заметил. Со спины подошли.
— Старую собаку не батькой звать.
Это Веня. Сейчас они ему дадут; за тем и пришли.
— Я буду жаловаться в Горздрав…
И тут меня накрыло.
— Да хоть Боре Ельцину!!! Посмотрите на себя — приперлись хрен знает откуда, на мусорку, детей привели. Не лень было! Стоят, склочничают. Идиоты! Ну, не ваше это дело, не ваше — не лезьте в него!
Все. Тормозные решетки выпущены, сирены включены, и головной пикировщик, перевернувшись через крыло, с надсадным воем, упал на цель…
— О, менты! Князь пожаловать изволил. Не расходитесь, дамы, свидетели для протокола нужны…
Мы вмиг остались одни.
Угроза воздушного нападения миновала!
Сдали тело, сели в кабину.
— Ты, Вень, прям как Остап.
— Конечно! Отличный прием, не придумано лучше. А ты, между прочим, зря так сразу в штопор уходишь, им только это и надо. Спокойно, без пены, с иронией — они от этого через швы дерьмом сочатся.
— Да как-то не получается.
— Карнеги возьми. Он почти у каждого есть, только в него никто не заглядывает. Нахватали за макулатуру в восьмидесятых и поставили на полку — модно. А он дядька умный и при этом простой, как валенок.
— Валенок на самом деле штука сложная. Я по телевизору видел, как его делают, записать не догадался — жалею теперь несказанно.
— Да пес с ним, с валенком, я про Карнеги — его, как Гоголя, с любой страницы читать можно. А еще Алан Пис есть, «Язык телодвижений» называется, тоже дивная вещь. Карнеги, Пис, пара книг по физиогномике — и ты король.
Веня потащил рацию.
— Один-четыре-восемь-шесть свободна с мусорки.
— Домой, восемь-шесть.
— Оба, ты понял? Поехали завтракать, а то я не ел с утра.
— А у тебя что?
— Сосиски, четыре яйца и кофе. Сыра кусок. Сейчас яичницу зафигачим и с кофе ее…
