Я полагаю, ты не думал встретить здесь епископа?
Дерево. То самое. Широкое, раскидистое — знакомое.
Это же компас! Ха-ха… еще одна шутка старины Флинта…
Под деревом пляж; дикий. Россыпи валунов, притопленный лабиринт рифов, кострища и лежки в нишах. А дальше тупик: столбы скал, расклиненные в узостях глыбы, вцепившиеся в трещины клочки сосен.
Неприметная тропка выводила к террасе, укрытой кронами; под нависающей скалой лежал слой игл и чернел сложенный кольцом очаг из камней. Над кручей висел обрубок сухого дерева. Местечко что надо: ровное, мягкое, неприметное — остаюсь и ночую.
Остаток дня я провел на ковре из сосновых игл. Лежал, пил чай, сидел, свесив ноги, на дереве, глядя, как меняет цвет море внизу. Под вечер в бухту вошли дельфины. Они плыли у самого берега — огромные, гладкие, пыхающие конденсатом на выдохе, — сбивая в кучу и хватая поблескивающую серебром рыбу, работая четко и слаженно, словно овчарки или хорошие хоккеисты.
Рвануло эмоциями. Хотелось петь, свистеть, хохотать, кричать «йах-ха!» и швырять вверх шапку, но я продолжал сидеть в развилке сухой сосны, дрожа от бушующих внутри эндорфинов и боясь спугнуть этих ладных, обтекаемых, источающих позитив серых зверюг, которых я впервые видел вживую, ощущая бешеный драйв эффекта присутствия. Вспомнился Мелвилл, — уж если при виде их не издадите вы троекратного «ура!», то дело ваше плохо, и да поможет вам бог, ибо неведом вам дух божественного веселья, — и мороз по коже: как в мою шкуру влез, дьявол!
Захотелось вина. По тропе, в обход, можно успеть — магазин как раз на окраине. Я быстро собрался, закинул рюкзак за спину и, съезжая по иглам, вылез наверх.
Сокол светился, как мандарин. Небо над ним выгорело. Пологий северный склон скатывался в долину серо-зеленым, выцветшим камуфляжем, в ложбинах лежали глубокие тени. Солнце склонялось; оранжевые зеркала темнели, насыщаясь красно-кирпичным и неуклонно уходя в черное. Вечерело. В распадке вилась дорожка пересохшего русла; песок белел в сумерках; узловатые ручищи корней втыкались в ботинки.
Успеть бы.
Взлет на спину горы, растоптанная грунтовка, коробка лесничества за проволочной сеткой. Никого, хорошо. Шлагбаум поперек, освещенные окна и витрина продовольственного в цоколе пятиэтажки.
Успел.
«Сурож», пожалуйста.
Четыре пятьдесят.
Прошу.
Еще что-нибудь?
Нет, спасибо.
Крепленый, массандровский… На выходе я уцелил пустую пластиковую двухлитровку, вернулся, попросил наполнить водой. Сунул бутылки в потяжелевший рюкзак и двинул по темноте обратно.
Луна лезла в небо, протягивая к берегу бликующую дорогу. Было тепло. Я вытащил пробку, сел на рюкзак и, прихлебывая, закурил. Похорошело. Чуток посижу, а потом вниз, снова наверх, и уютная ночевка на террасе под соснами, костерок в каменном очаге, чумазый котел сверху.
Чай.
Портвейн.
Табак.
Оттяг!
Тропа огибала можжевеловые кусты. Опа!
Машина.
Широченная иномарка, зеленые штришочки приборов, густая негромкая музыка. Я прошел мимо.
— Мужик, — в спину, — заработать хочешь?
Я обернулся. Лица не видно, одна сигарета тлеет.
— Там, внизу, девушка в белом. Приведи — денег дам.
Таких сейчас много. После них, как после морга, неодолимое желание вымыться. Элита, бомонд. Вонючки.
— Сам сходишь.
Настрой сник. Горело как от обиды. Всех, гады, уже купили. Свои врачи, свои юристы, свои священники — все есть, совести только нет. И словечко это …лядское — проплатить — от них, сук, пошло.
С расстройства я сильно взял вправо и вскоре остановился — очень уж круто. Хрустя и сыпля каменной крошкой, стал траверсировать влево, набирая потерянную высоту.
Внизу смутно белело. Девушка, не иначе. Стоит неподвижно — боится. И правильно делает.
Я осторожно спустился. Она молчала, а когда я подошел ближе, отвернулась, явно принимая меня за того из машины. — Помощь нужна? Она аж подпрыгнула. Не ожидала. — Вы кто? — с испугом. Ладно-ладно, не дергайся. — Егерь. Из лесничества. Подуспокоилась. Удачно придумал: выхлоп, рюкзак, афганка — кого ж еще ночью по склонам носит? — Заблудились? — Нет. Как отрезала. Даже холодком потянуло. — Машина наверху — вас ждет? Твердо и уверенно: — Нет. В подтверждение заурчал двигатель. Зашуршало, рыкнуло, развернулось, набрало мощность и, по мере удаления, стихло. Она глянула на запястье. — Полчаса. Нотки горечи и презрения. — Что — полчаса? — Ничего. У-ух окая! Стил вумен. — Ладно. Отвести вас в поселок? — Спасибо, не надо. Интонации ровные, эмоций ноль. — Здесь остаетесь? — Да. — Как скажете. Захочется посидеть, будьте внимательны — сколопендры. Подействовало. — Кто? — Многоножки. — Ядовитые? — Очень. Я повернулся и стал подниматься.
— Вы в Новый Свет?
— Нет, в Веселое.
Полная внутренней борьбы пауза.
— Хотите со мной?
Она молчала. Я снова спустился.
— Боитесь?
Нет ответа.
— Давайте, решайте: Новый Свет — Веселое… мне без разницы.
Решилась:
— С вами.
— У вас фонарика нет?
— Нет. Да он и не нужен… осторожно!
— Далеко еще?
— Порядком.
Она нервничала. Заметно. На грани истерики. Мы как раз подошли к террасе. Я сел на край, нащупал опору, слез.
— Давайте руку.
— Зачем? Тропа вверх идет.
— Здесь кострище. Выпьете чаю и успокоитесь.
Страх пошел от нее волнами. Сейчас побежит.
— Не валяйте дурака, ничего я вам не сделаю, Давайте руку… Да давайте же!
Дала, слава богу.
— Держитесь за ветки. Не спешите.
Пришли. Я разобрал рюкзак, расстелил одеяло.
— Садитесь сюда, отдыхайте.
— У вас сигарет нет?
— Табак, трубочный. Будете?
— Н-не знаю.
— Очень вкусный, попробуйте.
Я свернул ей самокрутку поаккуратнее. Чиркнул спичкой. Высокие скулы, чуть вздернутый нос,
