этот дом норой. Уютной, но временной. Я так понимаю, постоянное логово будет рыть Рик.
– Ага, – охотно согласилась Лорри. – Одна беда: надо бы мне директору все сказать. Я, понимаешь ли, не могу иначе. Ё-о-о, я ж в него верила! Душа требует еще раз увидеться. Не въеду, он злодей или просто… ну, не в себе, что ли? Одно пишет, другое думает, третье делает. Отпад.
– Лексика оживает в присутствии негативных эмоций, – усмехнулся Йялл. – Лорри, в стае не учат детей так выражаться. Взрослые между собой много чего рычат и кричат. Но детей мы учим грамотно и вслух формулировать мысли на языке Релата. Обдумай, ладно? Ты слишком бурно кипишь внутри и связываешь невысказанное с речевыми оборотами, нелогичными и малопригодными в нормальном общении. «Ё-о-о» можешь сохранить, тебе идет. Но с отпадами и въездами – поаккуратнее. За той дверью спальня. Переоденься, если хочешь. Я подожду здесь. Как только будешь готова, летим к директору Ялитэ, он еще на Хьёртте. Недельная процедура коррекции дала осложнение… Мы не учли, насколько айри могут быть лишены детства и всего, что с ним связано. У них по-иному проходит становление психики. Тимрэ с директором возился дней пять. Сейчас все более-менее в норме, Ялитэ живет в тихом красивом куполе Семи Радуг, сидит целыми днями на скамеечке и молчит…
Пока волвек говорил, все больше мрачнея от своих же слов и сопряженных с ними мыслей, Лорана выбрала подходящее для разговора платье – длинное, мягкого цвета, без вырезов и ярких деталей. Подходящее, чтобы расстаться с прошлым… Оделась, слушая Йялла и ощущая даже некоторую жалость к Ялитэ, которого, оказывается, наказали гораздо жестче, чем даже намеревались. От слов о неподвижно сидящем директоре стало жутковато: таким его Лорри не могла представить.
– Готова, – коротко бросила она, хлопнув дверью в спальню.
– Пей кордин и вперед, – отозвался Йялл. – Лететь недолго, меньше двух часов… если на пределе скорости. Это не особо комфортно. Потерпишь?
Лорри кивнула и решительно поддела «брата» под локоть. Удивительно странно заново знакомиться с давно знакомыми. Не глазами, врущими почти всегда, и не разумом, подмечающим мелочи и делающим нелепейшие выводы. Огромный Йялл при первой встрече, если вспомнить, ошарашил ростом и массивностью, звериной малоподвижностью взгляда, нацеленного в упор и давящего, исполненного силы. А еще – низким рычащим басом, заставляющим трепетать и пятиться хотя бы на шаг… Чудовище, враг – опасный и непредсказуемый. «Источник бед!» – кричало глупое, обманутое собственными предрассудками сознание. И бутылка так ловко подвернулась под руку!
Два часа полета – достаточное время, чтобы обдумать новые впечатления и способы восприятия мира. Сейчас она многое понимает не слухом, а иным, прежде дремавшим чутьем. Нежность и уважение в гортанном рычании Рика, длинно и своеобразно искажающего «эр» в ее имени – Лорри. Презрительно-гневное глотание Вирьей той же буквы в слове «айри», когда она взялась отчитать Тиэрто за черствость. Гасящее яркость звуков сомнение – когда Йялл сказал, что директор уже «в норме». Язык, знакомый с рождения, сделался вновь малоизученным: здесь, на Хьёртте, он вмещал гораздо больше смыслов и их оттенков… Предупреждение Йялла по поводу контроля речи во имя правильного развития детей обретало смысл, хотя в первое мгновение показалось пустой придиркой. Сказав в завершение оценки директора любимое словцо «отпад», она намешала много невысказанного – и гнев, и темную злую обиду, и презрение, и недоумение. Грязный фон. Так говорят волвеки о мыслях и словах людей – и они правы.
Мобиль запарковался в ангаре у внешней стены купола. Оттуда Йялл прямиком отправился в поселок, не задерживаясь у домов, никого не расспрашивая. По аллее, образованной невысокими деревьями с темной листвой, через маленький парк, в котором цвела лиана, обвивающая стволы и декоративные арки, – пахучая, с белыми звездочками соцветий, похожая на жасмин.
Директора Лорри увидела издали. Он сидел прямо на траве, в неизменной скованной позе с напряженной прямой спиной. Совсем один – это одиночество казалось разлитым в воздухе, огораживающим айри от мира. Лорри покосилась на идущего рядом Йялла: наверняка помог видеть и ощущать полнее и точнее. Волвек кивнул и остановился:
– Иди. Мне в ваших разговорах места нет. Заодно помни: ты пока никому ничего не обещала… если все же тебе дорог этот мерзавец.
– Уже приговорил.
– Лорри, это твоя жизнь, никто в стае не вмешается, – без выражения, ровно сказал Йялл. – Никто не знает, как правильно жить другому. Я буду ждать у ангаров.
Йялл решительно отвернулся и зашагал прочь. Было неловко и странно стоять и смотреть ему вслед. Как будто этим разговором она предает Рика. Но все не так! Поди объясни, что тепло отношения к Ялитэ, оставшееся в душе и наверняка заметное Йяллу и остальным, – это уважение к автору дневника. Совсем другому существу, думавшему, красиво и искренне записывавшему мысли невероятно давно, по меркам людей, аж сто с лишним лет назад. Это прежнее тепло мешает плохо думать о нем, даже зная все и все для себя решив… И что ей, нелепой Лорри из Трущобного города, до головокружения непонятно нынешнее право выбирать. Она может отказать айри, директору Академии! Она готова отвернуться от высшего – ан-моэ и не ощущает сожаления. Только боль. Тупую боль несбывшегося, навсегда оставшегося вне реальности. Дневник, мечты, планы, надежды…
И Рик, о котором и не мечтала, но с которым срослась душой сразу, в той страшной чуждости, откуда ее не смог бы вернуть кто-то иной, безразличный и холодный, не готовый видеть и оберегать жемчужину души.
Лорри подбодрила себя любимым боевым кличем «ё-о-о» и пошла к директору, путаясь в густой нестриженой траве. Она отчаялась понять саму себя: зачем понадобилась эта встреча, если от одних мыслей заранее тяжело на душе? Она не львица Лимма, ничем не обязана директору и не связана с ним общей жизнью и интересами, о ней не будет написано ни слова… Она лишь материал для опыта. Зачем встречаться? Чтобы громко, в стиле Трущобного города, обругать в лицо и тем доказать свою состоятельность? Сказать, что не он бросил Лорри, это Лорана нашла кого получше… Глупые людские слова и мысли. С такими стыдно даже глядеть на пустыню Хьёртта.
Лорри подошла к директору вплотную и села рядом, пригладив поровнее траву. Ялитэ не шевельнулся, продолжая пристально глядеть вдаль. Лорана тоже стала смотреть.
За довольно близкой стеной купола дети играли в мяч. В коротких рубахах, штанах до колена, босые и пыльные. Единственное отличие от Релата – маски на лицах. Плотные, живые, ловко сплетенные на коже от лба и до шеи, цветом почти от нее не отличимые. Чуть присмотревшись, Лорри определила: есть и человеки, и волвеки. Первых отличить легко: у них высокие ботинки из той же живой ткани и защитные костюмы под рубашками. Играют две команды. В одной дети явно взрослее, они активно выигрывают, с большим преимуществом. Что не мешает младшим увлеченно бороться даже не за выигрыш, за само ведение счета. Не одностороннее.
– Ё-о-о, бей его! – закричала Лорри, болея за младших. – Обмани! Не прыгай, он выше, подсекай!
Директор рядом молчал, по-прежнему пребывая в своем одиночестве. Но Лорана уже едва замечала его, зыбкого и расплывчатого, как ночной призрак, слишком чужого здесь… Игра шла азартно и даже зло. Малыши боролись за почетный проигрыш в полную силу. Лупили старших, не получая ответных ударов: правила явно благоволили слабым. Людей совсем не трогали, лишь толкали открытой ладонью, обязательно попадая в защиту костюма.
– Ныряй под него! – взвизгнула Лорри еще громче.
Слышать ее не могли, но на эмоции реагировали, махали руками и смеялись, радуясь столь активной болельщице. Рядом шевельнулся директор.
– Мне третью ночь снится нелепый сон, – тихо и монотонно пожаловался он. – Меня берут в команду, и я знаю, как выиграть. Надо порвать мяч. Но так, чтобы лопнул он уже в руках противника. Я рву, мы получаем регламентную победу, обусловленную особенностями правил… и меня с позором выгоняют из игры. Нелепо и мучительно… непонятно. Как будто им не нужна победа. Пусть слегка подкорректированная – но ведь победа! Она куда слаще каждодневного честного проигрыша. Я не намерен играть с пыльными щенками, их победы и поражения так ничтожны. И все же я страдаю утром из-за своего изгнания. Не настоящего, случившегося во сне.
– Ё-о-о, директор, я тебя вылечу, – хмыкнула Лорри.
Она вскочила и побежала к стенке прозрачного купола, уходящего почти отвесно вверх. Постучала по материалу, едва дающему ответный звук. Дети заметили и подошли ближе. Нелепого махания руками не поняли. Зато двое поманили за собой – показали поодаль едва заметный, такой же прозрачный, шлюз – линзу в основании купола, эдакий пузырь, создающий небольшую полость-камеру с двумя дверями, позволяющую осуществлять пешие прогулки в пустыню…
Дети вдвоем миновали шлюз, подбежали и одинаково нагнулись, роняя утратившие упругость маски в ладони. Отчаянно рыжий волвек лет двенадцати и загорелый черноволосый человек, почти взрослый.
– Привет, мы тебя знаем, – хитро прищурился волвек. – Ты Лорри. Ты здорово шумела на корабле, тебя теперь вся стая запомнила. И тут шумишь не хуже. Я Гиррн, это Крёз. Мы старшие в группах. Я пока что проигрываю этому нахальному человеку.
– С боем проигрываешь! – похвалила Лорри. – Во-он того грустного айри видишь? Его зовут Ялитэ, и он никак не поймет, что хотел бы играть с вами.
– Чего тут понимать, – удивился Гиррн. – Взял маску да вышел… Мне как раз нужен еще один игрок.
– Поговоришь с ним?
– Пошли, – согласился волвек, усердно прочесывая обеими руками рыжую шевелюру, вытряхивая из нее
