— Тогда в чем загвоздка?
— В чем загвоздка!
Тут я понял, что пора принимать решительные меры. Через десять минут переодеваться к ужину, а в эту игру можно играть часами.
— Послушай, дурья башка, — терпеливо сказал я. — Решай, да побыстрее: либо ты мой старый друг Реджинальд Сельдинг, либо эхо в Швейцарских Альпах. Если ты собираешься повторять за мной каждое слово…
Тут появился папаша Глоссоп с коктейлями, и нам пришлось прекратить обмен любезностями. Селедка залпом осушил свой бокал и немного успокоился. Когда дверь за Родди закрылась, и мы смогли продолжить разговор, он заговорил уже нормально.
— Берти, — сказал он и взял второй бокал, — случилось нечто ужасное.
Должен признаться: у меня упало сердце. Вы, наверное, не забыли, как я в разговоре с Бобби сравнил «Бринкли-Корт» с усадьбой из рассказов покойного Эдгара Аллана По. Если вы знакомы с его произведениями, то, конечно, помните, как несладко приходилось у него тем, кто останавливался на ночь в загородном доме — в любую минуту в комнату мог войти закутанный в окровавленный саван мертвец. В «Бринкли» до этого пока не доходило, но атмосфера становилась все более и более зловещей, а тут еще Селедка заявляет, что готов поведать нечто ужасное и еще сильнее нагнетает ощущение надвигающейся беды.
— Что случилось? — спросил я.
— Я расскажу тебе, что случилось, — сказал он.
— Да, будь так добр, — попросил я. И он рассказал.
— Берти, я думаю, ты понимаешь, что я был в полном отчаянии, когда прочитал это объявление в «Таймс»? — сказал он и взял третий бокал.
— Разумеется. Это вполне естественно.
— У меня голова шла кругом, и…
— Да, ты мне уже рассказывал. У тебя потемнело в глазах.
— Жаль, что не надолго, — с горечью произнес он. — К сожалению, скоро это прошло. Через какое- то время тьма рассеялась, и меня охватила страшная ярость. Я буквально клокотал от злобы, а потом встал со стула и написал Бобби оскорбительное письмо.
— О, Господи!
— И уж постарался от души.
— Ах ты, черт!
— Открыто обвинил ее в том, что она дала мне от ворот поворот из корыстных побуждений, чтобы выйти замуж за более богатого претендента. Назвал ее распутной Иезавелью с морковными патлами и добавил, что очень рад, что наконец-то от нее избавился. Написал, что… не помню, что я еще там написал, но выдал ей по первому разряду.
— Но ты ни разу не упомянул про письмо.
— Я был вне себя от счастья, когда узнал, что объявление в «Таймс» всего лишь уловка и что она меня по-прежнему любит, и напрочь забыл про злосчастное послание. А сейчас вдруг вспомнил — прямо как обухом по голове. Я даже по… по…
— Поперхнулся?
— Пошатнулся. Ноги стали, как ватные. Но у меня все же хватило сил дотащиться до телефона. Я позвонил в Скелдингс-Холл — мне сказали, что она только что приехала.
— Видать, неслась, как поддавший автогонщик!
— Не сомневаюсь. Одно слово — слабый пол. Короче говоря, она уже была там. И жизнерадостным тоном сообщила, что обнаружила на столе в холле мое письмо. И что ей не терпится его поскорей прочесть. Я дрожащим голосом попросил ее не читать письмо.
— Значит, ты поспел как раз вовремя.
— Вовремя — черта с два. Берти, ты же не первый день живешь на свете, и тебе приходилось сталкиваться со многими представительницами противоположного пола. Что делает девушка, когда ей говорят не вскрывать письмо?
Я понял, к чему он клонит.
— Она его вскрывает.
— Совершенно верно. Я услышал звук разрываемого конверта, и… Нет, даже вспомнить жутко.
— Она что, приняла это так близко к сердцу?
— Вот именно, настолько, что мое сердце оказалось в пятках. Тебе никогда не доводилось плавать в Индийском океане во время тайфуна?
— Нет, ни разу не бывал в той части света.
— И я тоже. Но, судя по рассказам очевидцев, это очень похоже на то, что мне пришлось испытать минуту спустя. Она говорила без остановки четверть часа, не меньше.
— И что же она сказала?
— Не могу всего повторить, да и не хочу — даже если бы смог.
— А что ты сказал?
— Она мне слова не дала вставить.
— Очень знакомо.
— Женщины трещат, как пулемет.
— Уж я-то тебя понимаю. И чем закончился матч?
— Она сказала, что очень рада за меня, наконец-то я от нее избавлюсь, но еще больше она рада, что избавится от меня: теперь она свободна и сможет осуществить свое самое заветное желание и выйти за тебя замуж.
В душеледенящем романе мамаши Артроуз, который я начал читать, есть персонаж по имени Меченый Маккол — разумеется, гангстер, — который в одно прекрасное утро садится в свою машину, поворачивает ключ зажигания и разлетается на мелкие кусочки, потому что его конкурент подложил в двигатель бомбу. Когда я прочел это место, то подумал: интересно, а что Меченый в тот миг почувствовал. Теперь я это понял. Я вскочил и бросился к двери. Селедка взглянул на меня с удивлением.
— Тебе наскучило меня слушать? — сухо спросил он.
— Вовсе нет. Просто хочу выгнать машину из гаража.
— Собираешься прокатиться?
— Да.
— Но сейчас будет ужин.
— Я не голоден.
— Куда же ты едешь?
— В Херн-Бей.
— Почему именно в Херн-Бей?
— Потому что там сейчас Дживс, он должен взять это дело в свои руки, и немедленно.
— Но что может сделать Дживс?
— Этого я сказать не могу, — ответил я, — но он непременно что-нибудь придумает. Ведь он отдыхает на морском курорте и ест много рыбы, значит, его мозг сейчас в отличной форме; поэтому все, что требуется, это предоставить дело Дживсу и не путаться под ногами.
Глава XI
От «Бринкли-Корта» до Херн-Бея не рукой подать: один находится в центре Вустершира, другой — на побережье в Кенте, и даже при самых благоприятных обстоятельствах быстро не обернешься. А тут еще непредвиденная задержка: у моего арабского скакуна случился приступ меланхолии, пришлось его буксировать в гараж для незамедлительного лечения, так что я добрался до цели моего путешествия далеко за полночь. А наутро, когда я приехал по адресу, оставленному мне Дживсом, мне сказали, что он уже ушел
