Школа наемников

«Тряпка, унижайся! Тут другого «мяса» полно, более сговорчивого. Они тебя оскорбили, убей!»

Чтобы не поддаться искушению, Кир забился в хи­жину. Медленно темнело. От костра доносился смех. Ру­ка тянулась к пистолету. Надо чтото делать. Надо как- то убедить их в собственной значимости. Накатила па­ника, Кир вскочил, бросился к костру и заговорил. Точнее, заговорило его тело — он готов был ладонями зажимать рот, но руки не слушались. Словно он марио­нетка и им управляет кукольник, дергая за веревочки.

— Вы думаете, я обычный молокосос? — говорило тело. — Да знаете, да знаете, кто я? Я — офицер Оме­ги! Вы все должны мне ботинки целовать! Я выпол­няю важное задание. Если вы подчинитесь мне, буде­те свободны. Все, кроме тебя, тварь, — рука указала на мутанта.

Лица, озаренные бликами костра, вытянулись.

«Что я говорю?!» — с ужасом подумал Кир, но чужие слова... нет, не чужие — собственные мысли все лились и лились. Когда они наконец иссякли, он закрыл-таки рот и попятился. Дикие встали как по команде — все, кроме мутанта, — одновременно потянулись к пистоле­там. У кого пистолета не было, тот ощупывал пояс. Му­тант собрал кожу на лбу гармошкой, ухватил горбоно­сого за рукав:

— Вы ф-фто? Прекратите! Нельф-фя!

Никто не обращал на него внимания, Кир пятился, пока не уперся в стену. На него были направлены три ствола, и ктото подсказывал, что в магазинах не холо­стые патроны.

* * *

Высший окинул Полигон взором ласковым, как у матери, склонившейся над колыбелью. Здесь и сейчас творилось бу­дущее, прорастало сквозь сухую почву настоящего, тяну­лось к небу, солнцу, всеведенью Высшего. Прекрасно. Гар­монии — вот чего не хватает в мире. Суетятся люди, без цели и системы бродят волки, кочуют мутанты, попада­ются и любопытные, но всё — не то. Беготня по кругу: жертва спасается от хищника, хищник — от человека, че­ловек в свою очередь может стать жертвой...

А ведь есть выход — просто взлети. Воспари над Пу­стошью. Стань ее повелителем.

Вслед за Высшим ликовали Низшие, все пятеро. Льну­ли к объединяющему их существу. Миг — и Высший от­крылся полностью, сливаясь с Низшими до полного взаи­морастворения. Их чувства стали общими, их знания стали цельными. Высший слегка отстранился, огоражи­вая свою личность — не все доступно пониманию Низших, некоторые откровения могут разрушить их благост­ ность.

Перебрал мысли Низших, как драгоценные камни. А это что? Осколок черноты засел в сознании Низшего, занима­ющегося курсантами.

Творческая работа, ювелирная. Что же не дает Низ­шему покоя? Высший сосредоточил на черноте свое вни­мание, отодвинув прочих Низших. Они обиженно засто­нали, и Высший напомнил: сейчас я вернусь к вам, я все­гда с вами, мы — целое.

А вот и курсант. Высший не помнил его имени, поэто­му коснулся сознания мальчишки, считывая необходимое: Кир. Верный слуга хаоса — самодовольный, суетливый, ис­точник плохих мыслей, непослушания, стихийный разру­шитель гармонии. Высший раньше избегал давать оценки. Что есть добро и что есть зло, когда ты не совершенен? Но сейчас, обретя целостность, Высший сам был мерилом добра и зла.

Мальчишка же — тупая, ограниченная тварь. Не за­ думываясь ни на минуту, он делал мир хуже. Ай-яй-яй. Высший упрекнул себя за нерасторопность: присмотрись он к Киру на несколько сезонов раньше, мальчика можно было бы исправить. Высший скорбел об упущенной воз­можности, и вместе с ним скорбели Низшие, умываясь слезами печали. Высший взял мальчика за подбородок и заглянул в глаза. Вдруг там, на дне его души, спит пра­ведность?

Нет, конечно. Оболочка, наполненная гнусностью: не­нависть, зло, подавленная страсть к разрушению. Выс­ший в печали отвернулся от него. И дал приказ Низше­му: убери это, он не достоин жизни. Наша вина, наша боль, но мир без мальчика станет лучше, ибо зло малое вырастет в великое зло. Убери.

Мальчишка как раз сидел у костра и ненавидел мутан­та. Отступая, Высший коснулся сознания мутанта: да, этот хорош. Не достаточно хорош, чтобы стать Низ­шим, но достоин жизни. Как жаль, что мальчик этого не понимает...

Ужас мальчика, разумом которого завладел Низший, заставил Высшего уйти.

Да, он был велик, но, как все поистине великие, обладал

отзывчивым сердцем и не мог видеть чужих страданий.

* * *

Голова Кира отказывалась соображать. Вот они, ство­лы, прямо в лицо нацелены, самое время броситься на диких, отобрать оружие и перебить всех к мутантам! Он сильнее всех этих задохликов вместе взятых!

Но мысли текли вяло, и тело будто ослабело, хотя гдето на задворках сознания билась, запертая в неви­димую клетку, паника.

Палец на спусковом крючке. Узловатый палец с об­грызенным ногтем...

Ну что же ты медлишь, носатый? Кончай меня!

На виске блестит капля пота. Чуть в стороне — му­тант. Взгляд остекленел, крылья носа трепещут, по под­бородку стекает кровь...

— Не ф-фметь! — взревел Орв и бросился на главаря, отвел ствол в сторону — грянул выстрел. Одновременно в голове Кира словно лопнула плотина — хлынули мыс­ли, он поднырнул под седого бородача, ударил наугад, отобрал обрез и откатился за разваленную стену.

— Орв! — проскрипел горбоносый главарь. — Ты что, рехнулся? Это же... это ж отрыжка! Он должен сдох­нуть!

— Да я его... да я... — хрипел кто-то еще.

Что говорил Орв, Кир не слышал — пригнувшись, по­трусил прочь, пока разъяренные дикие не снарядили по­гоню. Мало ли, что творится в их немытых головах.

Отбежав на безопасное расстояние, он повалился на спину, отдышался, осмотрел добытое оружие: самопал. Две примотанные друг к другу трубы. И патроны... па­троны тоже самодельные. Две штуки.

Глава 14

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

В

ообще кактусовку гонят не из мамми, а из других видов кактусов, главное, чтобы листья были соч­ные и сладковатые... Если совсем честно — из чего толь­ко ее не гонят, одно название и остается, не именовать же напиток «гниловкой». Леке помнил это еще с детст­ва, на Пустоши пили всё и все, сам он присутствовал на попойках, когда совсем маленький был, — мамка с со­бой таскала. Да и ее кавалеры выпивку постоянно с со­бой приносили.

Но в эту кактусовку точно добавили-таки если не мамми, то другую дурь. Лексу щедро плеснули в мятую жестяную кружку, и он настороженно принюхивался. Мутно-белая жидкость совершенно несъедобно отдава­ла кислятиной и жженой резиной.

На площади суетились, накрывали «поляну». Сдвину­ли собранные из железяк столы, и на них