уснул. Представь, заблевал весь палантин от Дианы фон Фюрстенберг.
— Палантин? Что это такое?
— Ну, такое платье. Как пелерина. Окутывает фигуру.
Окутывает фигуру? Никогда мне не понять моду.
— Бедняжка Джуд. Так что, с Олли отношения наладились?
— Ну, ты и штучка, — засмеялась Габриелла. — Ничего удивительного, что с Джеком у тебя так получилось. Ты ничего не понимаешь в отношениях между людьми.
Я тоже засмеялась, хоть и была задета. Слушать такие обвинения в свой адрес очень обидно, особенно когда они высказываются прямо в лицо. А она что, все об этом знает?
— А кто понимает? — постаралась я спросить как можно более равнодушно.
— Мы с Олли… поговорили откровенно. Он хочет, чтобы не было проблем. Он постарается быть терпеливее, я постараюсь быть… на высоте, и, может, все и наладится. Но ведь скучно, скучно, скучно. А ты вспомни, как было тогда, в среду! Бедняжка Анжела. Я послала сообщение ей на мобильник, не хотела звонить в дом. Ты, наверное, не знаешь, как она? Пришла в себя? Хочу, если получится, съездить к ней, когда Олли вернется, он снимает.
— Подвернулся заказ? На губах Габриеллы промелькнула улыбка:
— Снимает гвозди и винты для макетного выпуска журнала «Сделай сам».
Ни она, ни я не высказали вслух очевидного: месяц назад он с презрением отказался бы от такой работы. Новость меня обрадовала, но, как всегда в разговорах с Габриеллой, у меня возникло ощущение, что я что-то упустила. Не фарфорового леопарда в натуральную величину, стерегущего ее камин, но что-то не менее значимое.
Однажды Габриелла сказала, что после того, как родила Джуда, она заметила в своей памяти какие- то небольшие черные дыры. И еще повезет, если нужные сведения, закатившиеся в маленькую черную дыру, не канут навеки. Меня не оправдывает, как ее, присутствие ребенка в доме, но мне свойственно то же самое. Можно сравнить с рождественским календарем с шоколадками: все находится за многочисленными дверцами, и если тебе не удастся открыть нужную, то сведения так и останутся спрятанными там. Если повезет, нужная дверца в сознании распахнется в должный момент и появится мысль вроде такой: «Ты пришла в кухню поискать свою чековую книжку» или «Главное, зачем ты приехала в супермаркет, — рулон бумажных полотенец для кухни». В данном случае: «Ты приехала к Габриелле, чтобы обсудить с ней патологию брака своих родителей». Но уж если не повезет, дверца может открыться слишком поздно — когда я уже проехала полпути до банка или стою в середине очереди к кассе…
Когда мы с невесткой уже стояли в ее прихожей, какая-то дверца открылась, ее подтолкнул намек — сказанная Габриеллой фраза: «Он хочет, чтобы не было проблем. Он постарается быть терпеливее, я постараюсь быть… на высоте, и, может, все и наладится».
Можно хотеть быть таким, как твои родители, можно взбунтоваться против родителей, но все равно станешь таким, как они, хочешь того или нет. Я об этом никогда не задумывалась, не хотела. А вот теперь задумалась, и оказалось, что эта проблема решается однозначно. От своих родителей ты никуда не денешься.
Все прошедшие годы я считала, что я, как и моя мать, изменила своему мужу. И вот я слышу слова жены моего брата: «Олли хочет, чтобы не было проблем. Он постарается быть терпеливее, я постараюсь быть… на высоте, и, может, все и наладится», — она ведь повторяет слова Анжелы: «Роджеру всегда было важно, чтобы… мы считали себя счастливыми, даже если мы такими не были».
Теперь у меня был свидетель.
— Габи, — сказала я, — тебе не кажется, что Олли копирует отца в своем желании, чтобы его жена была «на высоте» несмотря ни на что?
— Что ты, Ханна, — она посмотрела на меня с недоумением, — они совершенно разные. — Я безропотно кивнула. И она добавила: — Олли не такой злопамятный, как его отец. Прости, я знаю, ты очень высоко ценишь отца. Но, видишь ли, если твоя мама хоть раз позволит себе даже намек на какое-то не позитивное чувство, Роджер ее тут же заставит замолчать. Он терпеть не может, когда кто-то из вас страдает. Он, видимо, считает, что это плохо для его имиджа. Олли рассказывал, что он был с ней очень жесток после той истории. Наверняка и до нее. Иначе, зачем бы ей понадобилось все это? А Олли не жесток, он сильно отличается от своего отца. В детстве он боялся Роджера. Никоим образом Олли не может стать таким, как он. Только Олли… не может видеть, когда у меня подавленное настроение.
— Ага! — поняла я. — Это верно.
Но, честно говоря, разницы я тут не видела.
Глава 42
«Женщина в белом» [13] — это вовсе не история о привидениях, хотя вначале я думала именно так. Когда до меня дошло, что я ошиблась, книга меня уже захватила. Я читала ее с вытаращенными глазами, восклицая: «Ой!», «Боже мой!» Уилки Коллинз написал этот роман в восемнадцатом веке, его печатали в журнале по главам, что-то вроде сериала того времени. Вся Англия не могла оторваться, тогдашний премьер-министр даже не пошел в театр, чтобы прочитать очередной выпуск. Продавались плащи и марки «Женщина в белом», духи «Женщина в белом». Я считала эту книгу одной из самых лучших. Уолт Дисней украл идею и стал спекулировать на сюжетах викторианской эпохи.
Мне эту книгу порекомендовал Фред. Я не сразу решилась ее купить, потому что это ведь классика.
Сказала:
— В принципе, я классику не читаю. Боюсь, языка не пойму.
— Дорогая, если у тебя эта книга не пойдет, я верну деньги за нее и в придачу дам какой-ни- будь вестерн.
— А если пойдет?
— Добрым словом помянешь меня и мой магазин!
Прочтя книгу, я стала рекомендовать ее всем своим друзьям. Грегу. Габриелле. Отцу. Им всем было интересно понять, откуда я набралась таких слов, как «недоброжелательный». Я считаю, что, рекомендуя книгу, достигаешь сразу двух целей. Во-первых, показываешь свое превосходство: «Позволь передать тебе мой опыт…» Во-вторых, стремишься услышать чье-то одобрение: «У меня есть кое-что, что должно тебе понравиться».
Я обрадовалась, услышав от Габриеллы: «Уилки Коллинз доставил мне многочасовое удовольствие! Такого я давно не получала!»
А когда Рон сунулся в дверь кабинета Грега и тот рявкнул: «Не сейчас! Я занят распутыванием дела!.. Уолтера Хартрайта [14]!» — я испытала такую гордость, словно сама была автором этой книги.
При последнем разговоре с отцом я узнала, что он «все еще собирается дочитать ее». Мартине я ее не стала и советовать. Значит, я даже не посчитала нужным доказывать перед ней свое превосходство — настолько в нем была уверена. И вот сейчас я упрекаю себя за это. Мне, значит, было совершенно наплевать на ее мнение.
Уйдя от Габриеллы, я купила в ближайшем магазине экземпляр этой книги. А потом покатила прямиком в офис Марвина Ван де Ветеринга («Дантист, специалист по детским проблемам») и, нажав на звонок, была приглашена войти.
Мартина явно не испытала радости при виде меня.
— Ты на прием?
— Мартина, ты была права. Прости мне мое поведение. Я ценю твою дружбу. — И затихла. Вспомнила, что сказала мне Мартина, когда я ей рассказала, что мы с Джеком разводимся, хотя потом она же предложила устроить вечеринку по случаю развода. Она тогда сказала: «Я никогда не слышала ничего ужаснее», и глаза у нее стали круглыми и мокрыми. «Вы с Джеком… просто идеальная пара. Когда я смотрю на вас, я всегда думаю, что именно таким и должен быть идеальный брак. А уж если не получилось у вас, на
