Я только собралась достать из сумки пилку для ногтей, как сама услышала вопль: «А-а-а!»
Все ясно, ребенок проснулся.
Побледнев, Олли схватил меня за руку и проговорил одними губами:
— Тихо, он поорет и уснет.
— А-а-а! А-а-а! — доносилось сверху.
— Думаешь, уснет? — Я сладко улыбнулась, и брат ринулся вверх по лестнице. Мне стало ясно, где его уязвимое место.
Через четверть часа на верхней площадке лестницы появился Олли с ухмыляющимся Джудом на руках.
— Вот шельмец, — пожаловался Олли. — Никак не хочет засыпать. Я его кладу на спину, а он тут же вскакивает и нарочно стукается головой о решетку кроватки.
— Этот джентльмен желает поиграть, — сообразила я. — У тебя на холодильнике, кажется, я видела записку размером с газетный лист с надписью: «Олли, не ругайся!»
Олли опустил Джуда на ковер, тот сразу же исполнил триумфальный танец.
— Привет, умник-разумник, — обратилась я к Джуду. — Поцелуешь меня?
Джуд с преувеличенно важным видом прошествовал ко мне и чмокнул в щеку.
— Ой, молодец! — Я прикоснулась к тому месту, которое он поцеловал, и изобразила застенчивость в стиле красавицы из южных штатов. — Спасибо, Джуд. Отличный был поцелуй.
Джуд, двигаясь вперевалку, как пингвин, направился к своим игрушкам, вытащил теннисный мячик и вручил мне.
— Поиграем? Согласна. Давай мячик. Ну, теперь ловит Джуд!
Джуд подобрал мячик и бросил назад мне. У него был неплохой удар: синяк от мяча будет долго красоваться на моей ноге.
— О-о, мастерский удар, сэр!
У Джуда, как и у Чармиана Мяу, была такая манера держаться, что, на мой взгляд, к нему нельзя было обращаться иначе как «сэр».
Джуд захлопал в ладоши и сказал: «Бо-о!»
— Б-о-о! — загукала я. — Вот именно! Бо-о-о! Олли! — я кинула взгляд на брата, потом второй. — Олли! — Он самозабвенно стучал по клавиатуре своего ноутбука. — Оливер!
— Ну, чего тебе? — Он не поднимал глаз.
— Джуд хочет бросить тебе мячик.
— М-м-м? — Олли поднял отрешенный взгляд.
Джуд замер с мячиком в руке, неуверенно улыбаясь. У меня при виде этой улыбки сердце похолодело.
— Твой сын хочет бросить тебе мячик, — повторила я.
— А-а-а! — наконец очнулся Оливер. — Бросай.
Джуд размахнулся и бросил. Мячик попал точнехонько в клавиатуру.
— Больше так не надо! — сказал ему Оливер. — Ты плохо поступил! Нехорошо!
— Боже мой, Оливер, да ведь он не нарочно! Да ты сам виноват! Надо было закрыть ноутбук! — Но было уже поздно. У Джуда опустились уголки губ, он был готов разреветься. Это было очень забавное зрелище, но нам было не до смеха. Я уже несколько раз видела у племянника такое выражение лица: после этого он обычно начинал вопить. Я сердито посмотрела на брата.
— Ох, — сказал тот, подхватывая Джуда на руки. — Прости. Папа глупый. Теперь пойдем. Ты устал. Пора в постель. Скажи «спокойной ночи» тете Ханне.
— Спокойной ночи, красавец! — Я поцеловала пухлую щечку Джуда.
Уже через две минуты Оливер снова стучал по клавиатуре своего ноутбука. Наверху царила тишина.
Какое-то время я тихонько наблюдала за ним. Подумать только! С таким же успехом он мог быть сейчас в Китае. У меня гулко застучало сердце. Джейсон, подтверди, я ведь никогда не была такой! Он, конечно, не ответил, но я почувствовала, что он со мной не согласен.
Я уже знала уязвимое место Олли, но с чего начать? Да начну с чего-нибудь, потом переведу разговор на нужные рельсы.
— С тех пор, как ты сам стал отцом, ты стал сочувствовать Роджеру?
— О чем ты? — Олли поднял голову.
— Да ни о чем, — улыбнулась я. — Просто когда я вижу тебя с Джудом, всегда вспоминаю Роджера с тобой на руках.
Конечно, это было вранье, я вовсе не помнила Оливера таким маленьким, и по вполне уважительной причине — меня тогда не было на свете. Но я знала, что говорю: Роджер сам говорил, что он не умел обращаться с малышами. Помню, он говорил: «Малыши! Это такие бессмысленные создания! До четырех лет они такие надоедливые! Щенки намного лучше!»
— Я совсем не такой, как Роджер. — Ура, Олли захлопнул крышку ноутбука.
— Конечно, ты не такой. Просто когда я вижу, как ты играешь со своим малышом, отгородившись от него, я думаю, что тебе, наверное, трудно избавиться от этого барьера. Боишься, что любовь к ребенку переедет тебя, как скорый поезд?
— Что ты такое мелешь?
Выдержав паузу, я добавила:
— Джуд тебя любит, и он от тебя зависит. На тебе невероятная ответственность. Может быть, ты не готов к ней. Вот и отгораживаешься от него всякий раз, когда оказываешься наедине с ребенком. Чтобы он тебя не доставал.
— Что ты городишь?
— Просто я вижу, что ты боишься Джуда…
— Я Джуда не боюсь!
— Боишься, точно боишься, если не рискуешь смотреть на него, всегда держишься на расстоянии, всегда душой наполовину где-то далеко.
— По-твоему, ноутбук для меня — как барьер? — Не знаю, ко мне ли был обращен его вопрос.
— Вот Роджер, например, так сильно боялся, что его могут принять за человека непре- успевшего, что таким и стал. Не сумел добиться взаимопонимания ни с тобой, ни с Анжелой. Я только сейчас поняла, что и со мной не сумел. А что с тобой у него не вышло, я вижу по тому, как ты себя с ним держишь. Но я не могу знать точно о ваших отношениях, вы ведь оба молчите на эту тему. Я только вижу, как ты стараешься держаться на расстоянии от Джуда. И от Габи отстраняешься, это я тоже вижу, да и причину знаю. — И тут я наконец высказала свою главную мысль: — У Габи была послеродовая депрессия, как и у нашей мамы. Я ведь вижу, как ты боишься, что вся твоя семейная жизнь может пойти прахом.
Олли отрицательно покачал головой:
— Да ты что, — забрюзжал он, — я вовсе не такой, как Роджер. И Габи совсем не похожа на маму. Ты не видела, какой была мама. Может, Габриелла и сумасшедшая, но она всегда с Джудом, всегда ему улыбается. А наша мама, когда ты родилась, стала… странной. Бабушка Нелли рассказывала, что ты ей улыбалась, а она иногда настолько уходила в себя, что не отвечала на твою улыбку, только… смотрела на тебя пристально и хмурилась. И бабушка Нелли сама несколько раз видела, что ты под таким маминым взглядом переставала улыбаться. Бабушка говорила, ей плакать хотелось от такого зрелища. Габи совсем не такая, как мама. Просто ей нужно все время немножко… помучиться.
Немножко помучиться? Где я слышала эти слова?
Олли стал так сильно тереть глаза ладонями, что я испугалась, что он их выдавит. Он прошептал:
— Ну, да, так всегда говорил Роджер. Про маму. — И Олли вздрогнул.
С ноября в «Гончих» наступает странное время. Нам перестают звонить с жалобами на неверных мужей, вероломных жен. Наша работа по супружеским изменам сводится практически к нулю. Грег объяснял это так: «До Рождества никто не хочет раскачивать семейную лодку. Хотят провести праздник в кругу семьи».
Я сама никогда не догадалась бы о такой трогательной причине. Неужели кто-то действительно может
