высмотрел очередной родственник и не насел с разговорами о футболе, — но другого способа остановить бабушку, коль скоро она села на своего любимого конька, нет. Она иногда хуже Ноны, а этим, сам понимаешь, все сказано.
— Понял, — усмехнулся Конел, — но я не прочь взглянуть на твои детские фотографии.
— Я была такая же, как все. Как ты или кто угодно.
— Про себя ничего не могу сказать, — ответил Конел, — у меня нет детских снимков.
— Прости, — откликнулась сконфуженная Ливия.
— Ерунда.
Каково это, расти и знать, что нет ни одной души, любящей тебя? На мгновение Ливия пережила это чувство одиночества, и ей стало не по себе.
— Нагни голову, — предупредила Ливия Конела, когда они стали подниматься по крутой лестнице на чердак. — А ты хотел когда-нибудь узнать, кто твои родители? — вырвалось у нее как-то нечаянно, и она смутилась от собственной бестактности. Имела ли она право спрашивать?
Конел бросил на нее подозрительный взгляд, не понимая, куда она клонит. Или его сиротство умаляло его в ее глазах? Или она считала, что достойным спутником жизни может быть только человек из так называемой благополучной семьи, как у нее? Но даже если все дело было в этом, он не мог лгать ей. Кому- кому, только не Ливии. Какие бы ни были последствия, для него крайне важно, чтоб между ними все было честно.
— Да нет, — ответил он. — У меня даже такой мысли не возникало.
— Правда? — с сомнением переспросила Ливия, вспоминая виденное как-то ток-шоу, где усыновленные чужими родителями люди с болью говорили о своей потребности знать, кто их настоящие родители, причем это были в основном люди из очень хороших приемных семей. А у Конела никогда не было дома, даже чужого.
— Правда, — повторил Конел. — У меня и желания не было найти их. Они никакого отношения ко мне не имеют.
— Но они же твои родители, — стояла на своем Ливия, не представляя, как можно быть таким бессердечным.
— Что такое родители? Те, кто зачал тебя? Но разве это так? Семья — это общая память, а у меня ничего этого нет. Столкнись я завтра со своей матерью, что я ей скажу? Здравствуй, мама, как ты поживала последние тридцать два года?
— Лично я бы поинтересовалась, почему она оставила меня на чужом крыльце, — пробормотала Ливия.
Конел только плечами пожал.
— Когда был маленьким, я часто представлял себе, как какой-то злодей похитил меня и оставил на пороге сиротского приюта и что мои родители нашли меня. Мы отправляемся домой и живем вместе счастливо.
Ливия представила себе Конела одиноким маленьким мальчиком и содрогнулась от сострадания и гнева на бессердечную женщину, бросившую его. Как можно было сделать такое?
— Само собой, когда подрос и научился контролировать себя, я понял, что просто моя мать попала в ситуацию, из которой не смогла выкрутиться. И сделала единственное, что могла: подбросила меня в приют. Где, сказала твоя бабушка, эти фото?
— Вон там в комоде.
Ливия подошла к комоду и попыталась открыть верхний ящик, но он не поддавался.
— Помочь?
— У меня тоже есть мускулы, — воспротивилась Ливия и что было сил потянула ящик. Он вдруг легко вышел, и от неожиданности она потеряла равновесие.
Конел успел подхватить Ливию, и они вместе повалились на пол, а сверху на них посыпалось содержимое ящика.
— Дело не в мускулах, а в мозгах, — пошутил он, теряя голову от сладкого ощущения близости ее тела. У него перехватило дыхание от цветочного аромата волос, закрывших ему лицо.
Дело не в мозгах, а во мне, думала Ливия. Будь у меня мозги, я бы отодвинулась от него. Рамка фотографии впилась ей в ребро, и она слегка пошевелилась, почувствовав, как его руки крепче обхватили ее. Мгновенный ответ на ее близость. Отлично понимая, что здесь, на чердаке, с дверью нараспашку и сворой кузенов, рыскающих по всему дому и в любую минуту готовых вырасти из-под земли, место не из лучших, она, тем не менее, думала об одном: как заняться с ним любовью.
— Боже милостивый, — пробормотал Конел, потянувшись к Ливии. — Я думал, голенькие младенцы на медвежьей шкуре — это базарный китч.
— Вовсе это не медвежья шкура, а кусок темного бархата, — пробурчала Ливия, завороженная близостью его губ. Чтобы совладать со смущением, она хотела сказать что-то шутливое, но на ум ничего не шло.
— Ты была действительно премилым ребенком, — откомментировал Конел.
— Это как посмотреть, — не согласилась Ливия, будучи не слишком высокого мнения о себе в младенчестве. Ее больше трогало настоящее.
Она чуть повернула голову, и ее губы коснулись его щеки. Щека оказалась грубее, чем она ожидала, щетина слегка оцарапала ее кожу, отчего Ливия вся затрепетала.
— Ты совсем не такой, как я, — прошептала она.
Конел рассмеялся.
— Каково же твое первое открытие, Шерлок? Что грудь у меня плоская и мускулистая, а твоя…
Он вдруг повернулся на бок, не ослабляя, однако, своей хватки, и его левая рука легла на ее правую грудь.
Ливия вся напряглась. Она чувствовала, как твердеют груди. Она облизала пересохшие губы. Веки словно налились свинцом, и никакими силами нельзя было открыть глаза. Они не хотели открываться — чтобы окружающий мир не мешал ей отдаться этому дивному ощущению.
— Чувствуешь? — обволок ее со всех сторон низкий голос Конела.
— Ничего я не чувствую, — пробормотала Ливия.
— Это, наверное, из-за одежды, — сказал он. Его рука скользнула под ее блузку. Пальцы у него были как раскаленное железо и буквально жгли. Она, затаив дыхание, следила за их движением по ее обнаженной коже. Пальцы были жесткие и мозолистые, словно у рабочего, живущего трудом рук своих, а не бизнесмена, работающего головой.
Ливия чуть застонала, когда его рука скользнула выше. Ну, быстрее, мысленно приказывала она, содрогаясь от этих прикосновений.
Наконец его рука добралась до ее чуть прикрытой кружевами груди, и Ливии стало не хватать воздуха, ее словно током ударило. Она вся задрожала, когда его пальцы обхватили сосок.
— Конел… — в голосе ее звучала мольба.
— Не мешай моей научно-исследовательской работе, — пробормотал тот.
— К черту науку! — не в силах больше сдерживаться, вскрикнула Ливия. Извернувшись в его объятиях, она всем телом приникла к нему.
— На ощупь что-то совершенно невероятное, — пробормотал Конел, зажав ноги Ливии между своими.
Его крепкие бедра прижали ее, его мужское естество, восстав, уперлось ей в низ живота. Но не здесь она бы хотела ощущать его. Ей хотелось чувствовать его глубоко внутри. Зарывшись лицом в его шею, она чуть потерлась об нее.
Конел повернулся, сбросив что-то. Ливия услышала глухой стук, но ей было не до того. Ее интересовало сейчас только одно — что Конел не отпускает ее.
— Нет, ты просто потрясающая женщина, — прозвучало у самых ее губ.
— Так поцелуй меня! — Ливия нагнула голову, и их губы встретились. На нее нахлынула волна наслаждения. Она страстно прижалась к его губам, и его рот с готовностью приоткрылся. Уже не думая о том, как он воспримет ее поведение, она прижалась животом к его твердому естеству.
— Ливия! — простонал Конел прерывающимся голосом, от которого она затрепетала еще больше. —
