же интересуется вашим здоровьем, а затем проверяет вашу память — не запомнили ли вы номер? 'Зачем?' — удивляетесь вы. Вы об этом не подумали и честно спрашиваете об этом любопытное тело — мол, зачем? При этом на вас снова наваливается желание хука. Но любопытное тело вскоре исчезает, вероятно разгадав в вас, как и то тело, громкое, неинтересного собеседника. И вы радуетесь, за него и за себя. Вы идете домой, живой и почти невредимый, только слегка поврежденный, никого не трогаете и размышляете, что все-таки интересно, когда вас сбивает машина, и о роли случая, и о подозрении судьбы, и о том, сколько народа закопают сегодня, после таких вот встреч, или после горячих пуль, или холодных заточек, а сколько перевяжут или зашьют — после неулыбки жене или улыбки не жене. И о том, что если вам за шиворот попала холодная капля, знайте — началась весна и в вас прицелилась громадная сосулька — это гидроприцел. Береженого бог бережет, а если вы не бережены, то кто тогда вас бережет? Как все-таки интересно, очень интересно, когда вас сбивает машина!
Так что — прочь с дороги, громкие и тихие тела! По ней спешит диспетчер, волею случая оказавшийся посреди нетоптаного снега, и поэтому вынужденный торить свою дорожку, постепенно, с каждым шагом превращаясь в навигатора.
11. Хейлика Бактер 2.
Но: неужели предназначение человека — сторожить собаку? Если так, то тогда предназначение собаки — помогать в этом деле человеку.
Так, или примерно так думала Хейлика Бактер, прислушиваясь к неслышному из-за шума воды дыханию навигатора и приглядываясь к ней самой, быстрой и бьющейся в слегка тронутых льдом каменистых поворотах. Не этот ли ручей, только весенний и от этого полноводный, видела она во сне? Там, дальше, ниже по течению. И если верить сну или слегка о нем задуматься, при этом не заглядывая в сонник, то получается, что быстрая вода опасна для нее, и что она сама, в мыслях и вот-вот в поступках, этой воде подобна?
Однако там, ниже по течению, сейчас не весна, там, в уже медленных струях, крутятся последние, до снега не опавшие листья. Туда, в медлительность после быстроты, в отдых после бега она сама же и отправила сказочника. Того прохожего, что повстречался ей сегодняшним утром, того, который объяснял ей какие-то правила, вероятно, хорошего тона, того, с кем она весь день стремилась еще раз повидаться, того, чью тайну хранит полярная сова.
Но что ей до этого? Однако ее мысли похожи на быстрые водные струи, а взгляд отражает глубины, куда эти струи стремятся. В этих-то глубинах и утонул навигатор, а сказочник заметил быстрые мысли, а может быть и наоборот. Нужно ли спрашивать их об этом? Навигатора, что еле дышит рядом, или сказочника, уже устремившегося к темным глубинам? И Хейлика, резко поднявшись, пошла по течению вниз.
'— Возьми себе щенка.
— Я сама как собака'.
Не нужно, двигаясь по руслу реки или ручья, особо задумываться о причинах поворотов, достаточно или восхититься, или чертыхнуться, а наблюдая за падением воды и прислушиваясь к этому падению, стоит отбросить ненужные мысли и не мешать восприятию. Тем более если есть цель впереди, а позади неявная или невнятная досада. Так и Хейлика, оставляя в памяти повороты, падения, неудобные притоки и быстрые, в три шага, переправы, двигалась вниз по течению, отмечая, больше ожидаемо, чем с удивлением, отсутствие тела сказочника в узких или глубоких местах. Как известно, прицел умеет ослаблять блики на неспокойной воде и позволяет заглядывать в небольшие речные глубины даже сквозь сильную рябь. Все очень просто — есть ручей, похожий на небольшую речку, шумный и быстрый, а вниз идти не то чтоб легче, но быстрее, хотя скользко и мешают притоки, к началу зимы порядком обмелевшие, есть первый снег, а на нем нет следов. Приледниковье — дикий край, точное слово.
А может, она не сразу пошла по руслу ручья, шумящего хоть и мелкой, но быстрой водой? В поисках спокойной заводи, спокойной, конечно же, по меркам точного слова. Заводи, в которой темноватая, но чистая вода еле движется — это видно по листьям, медленно перемешиваясь неустоявшимися слоями. Может, сначала она дождалась спасательный геликоптер или низко летящий штурмовик? Это разумно, это понятно, и уже потом, отдохнув и спокойно все обдумав, возможно, в том же самом госпитале, где в это же время без сознания лежал навигатор, она решила отыскать тело сказочника в реке? Или след его мыслей. Пройтись по направлениям своих предчувствий и проверить правильность предположений.
Все может быть, а если повториться, то может и не быть. Скорее всего, так и произошло — ведь и для безрассудства нужно время, незаметная, но подготовка. И вспомнила ли она навигатора, имя которому Суппо, проходя мимо его палаты или закрытых в реанимационное отделение дверей? Сказала ли ему, чуть слышно: 'Прощай, любимый!' Не переставая думать, предполагать, подозревать, что Ангел уже дует в трубы возможно библейского Иерихона, а может быть злого города Козельска, предвещая одним погибель, а другим удачу, и что нужно бежать, так как некуда деваться.
А может, это были и не трубы вовсе? Может, это местные шаманы, немногочисленные, но зловредные, разбубнились в свои бубны? Разбуянились. А может быть, шаманки? Та самая девушка, одна из них, во взгляде которой притаились пыльные черти, и бывает, подчиняясь им, она иногда поет себе песни? Что ей стоит при желании стукнуть в бубен пару раз? Ритмично, как надо, как хочется думать, как в тайне желая.
Но, тогда, причем здесь Хейлика Бактер? Как не крути, как бы ловко не получалось у нее двигаться вниз по руслу вслед за быстрой водой, ей никогда за ней не угнаться и не пересечь той дороги, проложенной вдоль направления ветра. Она о ней не знает и даже не подозревает, что именно на этой дороге живет девушка по имени Эх Ты, и ей, а не Хейлике, предназначено случайной встречей вернуть Сказочника к жизни. Так что нечего слишком уж внимательно рассматривать блики на подвижной воде и баламутить песок красивыми ногами, нечего подставлять ветру наполненность плеч, а взгляду чуть скрытую одеждой упругость желез.
Однако, как не верти, движение по белому снегу вдоль бегущей воды не может пройти без последствий, взять и так просто рассосаться. Даже у тех, у которых ноги, плечи, груди…. и это доказано многими и множество раз, так что:
— Чтобы полюбить кого-то, тебе сначала нужно пожалеть! — крикнет в шум воды прекрасная охотница, несогласная с такой оценкой. Бросит обвинение прямо в лицо ручьевому Посейдону. А может и согласная, но только с оценкой, а не со своим согласием — ведь в ней еще не все рассосалось, она еще здесь, среди белого снега у быстрого ручья, она еще не сбежала в большой и неуютный, но, безусловно, хлебный город, и необязательно Ташкент. Иначе, зачем же тогда о ней писать, даже вспоминать? О беженцах пусть пишут диссиденты, не всегда, допустим, сытоватые, иногда, согласимся, горловатые, и порой, признаемся, нагловатые.
— Жалость — не самое плохое чувство, — не станет спорить с ней прозрачный Посейдон.
— Привет, Сказочник, — скажет при встрече Хейлика Бактер, случайно или намерено столкнувшись с ним, или он с ней, в том большом и хлебном, в котором и он сам частенько бывает. Или в родном и маленьком, но при этом не сказать чтоб уж очень уютном, когда, к примеру, она приедет туда ненадолго, скажем — погулять вдоль ручья, сначала медленно подняться, а потом пробежаться по течению вниз. При этом глаза ее весело блеснут. Однако и ей, и Сказочнику конечно же известно, что со временем и, опытом, блеск этот частенько становится наигран.
— Привет, фантом из прошлой жизни, — ответит ей Сказочник не только по имени, но вроде бы и по призванию, а по профессии дворник, отмечая в глазах ее блеск любопытства и скрывая в своем ответе тень интереса. Ее глаза, они схожи с глазами бультерьера, не самой красивой собаки, да еще нос с горбинкой, но все это так удачно расположено на ее лице, стильно, что ли, фотогенично, симпатично, что не заметить, а заметив, не отметить это невозможно. Да и длинные ноги никуда не спрячешь.
— Не пойму, а зачем ты это делаешь? — спросит его Хейлика, сказочника во сне и дворника в жизни, наблюдая и не меняя при этом веселого блеска во взгляде, как он разбрасывает тающий, но не так быстро, как хотелось бы, снег по черному асфальту. Снег не хочет таять в кучах, в еще твердых сугробах, но на асфальте он быстрее сдается весеннему теплу.
— Видишь ли, Хейлика… медленно подбирая слова, ответит ей Сказочник, — ты женщина, тебе не
