Шурике, что-то, имеющее цену в металлоприемке, и они без раздумий разрушили его. А потом минут десять чего-то там долбали, ковыряли, загрузили в большую грязную сумку и ушли. Так погиб Задумчивый Шурик, прожив всего три с половиной дня. Его создали ни о чем таком не подозревавшие шоферы самосвалов, случайные скульпторы, а уничтожили ни о чем кроме водки не думающие жлобы, вялые вандалы, в день, когда в библиотеках выходной. То есть, рожденный повседневностью, ею он и был разрушен.
И как же теперь быть? Что делать? Ведь Хейлика и Иммуммалли, не зная о гибели загадочной скульптуры, стремятся в это место? Видимо, стоит только надеяться, что Сказочник все так же, время от времени, выглядывает в окно.
— Смотрите, Иммуммалли! — невольно вскрикнула Хейлика, увидев две медленно суетящиеся фигуры. — Вялые вандалы! Откуда они здесь?
— Отморозки! — с досадой вякнули вялые вандалы, заметив незваных гостей.
Но интеллигентный и, безусловно, во всех без исключения ситуациях вдумчивый Иммуммалли, слыша, не слушал этих препирательств. Он уже спешил, уже бежал, сбросив за время пути полегчавший рюкзак и поудобнее перехватывая обрез. Его торопливость можно понять — в конце пути, уже видя Задумчивого Шурика вдали, он так и не смог к нему добраться.
— Бежим! — крикнул один из вандалов и прыгнул вниз, забыв о грязной сумке, скатился по осыпающемуся под ним берегу к болотной воде.
— Куда? — обреченно промямлил второй.
Его тоже можно понять — ведь разгоряченный бегом Иммуммалли, подбежав к краю сыпучего берега, дважды выстрелил вниз. Погорячился — хватило бы и одной пули, но так или иначе жидкая, испорченная алкоголем кровь металлоискателя смешалась с холодною болотною водой. Однако этого Иммуммалли показалось мало — вероятно потому, что он родился весной и поэтому был вспыльчив, и он, тремя быстрыми шагами приблизившись к обреченному на смерть второму, но не только от этого вялому вандалу, сильным ударом, прикладом обреза размозжил тому затылок. Хрястнули кости, а вывалившиеся размягченные мозги цвета строительного мусора не изменили общей сероватой палитры.
— Что же теперь делать, Иммуммалли? — подойдя, задала типично женский вопрос не так быстро бегающая по пересеченной местности Хейлика, посмотрев сначала на один вандальский труп, а затем и на другой. — Может быть, нам удастся восстановить Задумчивого Шурика? В университете я изучала дизайн. Факультативно, — добавила она.
— Не волнуйся, — отдышавшись, ответил ей вспыльчивый интеллигент, бесспорно, корящий себя за этот свой недостаток. — Приклад моего обреза сделан из обломка священного саксаула Иггдрасиль, и когда я пробил голову вот этому необразованному мерзавцу, то получил подсказку. Сказочник через Задумчивого Шурика хотел передать ее нам, но так как сама скульптура обладала своим собственным чудодейственным зарядом, то она, погибая, в свою очередь передала подсказку через отравленный алкоголем, но все еще мозг этого негодяя. Я знаю, что теперь делать.
— Что же, Иммуммалли?
— Нам необходимо отыскать правильную протоку, и она сама вытолкнет нашу легкую лодку в нужное место. Слышишь, будто средневековая музыка звучит в тишине?
— Нет… хотя, возможно.
— Тебе услышать трудно. Это играет девушка, она перебирает туго натянутые струны и сильным голосом поет свои собственные песни, и я вижу, как за спиной у нее горят факелы. Рваным светом они освещают большие гобелены, а на них выткан лес из колючих деревьев, в который принесет нас быстрая вода. Нужно отыскать правильную протоку, только и всего.
— И это вы поняли, когда разбили голову вот этому бродяге?
— Мне понятны твои сомнения. Но не забывай, Хейлика, что я шаман, и что приклад сделан из куска священного саксаула.
— Иггдрасиль?
— Да, и если бы ты в университете больше внимания уделяла учебе, а не какому-то там дизайну, то вспомнила бы, что название это упоминается в обеих Эддах.
— Вы правы, я очень мало знаю.
— Главное — в тебе еще осталась интуиция. Она еще не уничтожена удачным замужеством и удобным бытом, так что мы на равных дополняем друг друга.
— Тогда вперед, Иммуммалли!
19. Тень Ангела 2.
— Ну что, Задумчивый Шурик, непрочный и непорочный истукан, от первого же прикосновения рассыпавшийся прорицатель, не хочешь ли ты сказать, своей придуманной трехдневной жизнью и никем кроме Сказочника незамеченной смертью, что ты, случаем созданный после первого растаявшего снега и не дотянувший до второго, в своей короткой жизни видевший только свой серый остров и серое же небо над ним, и прочитавший только одну, кем-то за ненадобностью выброшенную и ветром тебе принесенную книгу, что ты — мое отражение? Мгновение, объясняющее вечность?
С такими словами, в субботу после среды, обратилась Тень Ангела к серым обломкам, присыпанным белым мокрым снегом. К сыпучей случайности, к одной из исчезнувших фантазий, к воображению праздного зеваки, которое, как известно, по его же спорному определению и отличает человека от зверя.
— Ну что молчишь, а, Задумчивый Шурик? — продолжила издеваться Тень. — Или ты поэт и действительно считаешь, что тот, кто не замечает отражения, давно мертв?
Однако Шурик задумчиво молчал. С оторванной вялыми вандалами головой, потеряв волшебство случайных, на взгляд из неслучайного окна связей, он бесформенной и безмолвной грудой серел на фоне мокрого снега, за ночь покрывшего еще не замерзшую землю. Слякоть окружала Шурика и Тень, и казалось или так хотелось, что в это время они одни во Вселенной. Или Вселенная временно не заселена никем.
— Эх ты, — наверное, вздохнула Тень, — ведь у тебя золотые руки и правильные мысли, и к тебе так стремились люди. Выходит, ты их подвел? Подарив им надежду, ты не подсказал им направления движения. А они так на тебя рассчитывали!
Но Тень не знала, что иногда противоборствующий ей Сказочник, временами желающий ею быть, своим воображением, или бредом, притворившимся воображением, не нарушил причинно-следственную связь и придумал, что приклад обреза Иммуммалли сделан из куска священного дерева Иггдрасиль. Известно, что из этого же дерева была вырезана маска зловредного Локи, и к нему же тот был, еще живой, но уже выпотрошенный, привязан собственными кишками. Но стоит ли Тени знать об этом? А, зная, нужно ли помнить?
— А знаешь, в Городе Мертвых тоже прошел мокрый снег, — вновь заговорила с безответным истуканом Тень. — Там другое время, но такая же слякоть, — почти что грустно, даже сентиментально добавила она и отвернулась от каменных развалин, не забыв о них и не хрустнув влажным снегом.
— Бааа! — преувеличенно удивилась она. — Смотри-ка, Шурик, дурья твоя башка, да ведь это же те самые ворота, к которым не так давно был припечатан Сказочник, той, необязательной, тебе неизвестной, но все-таки дружеской фразой.
— Оооо! — снова повернувшись и снова не хрустнув — слякоть, понятное дело, не хрустит, еще раз воскликнула она. — Да не те ли это ворота, не те ли навесные на них замки, которые, по спорному утверждению Сказочника, не всегда определяют разделение дружеских симпатий?
Но, естественно, ничего не ответил на это разрушенный вандалами Задумчивый Шурик, просто не смог. А может быть, не захотел, находясь как раз посередине, меж этих двух, уже легендарных ворот.
— Молчание — золото разума, я понимаю, — сама себе ответила Тень. — Но, возможно ты, как и я, как и Сказочник, мы по большому счету давным-давно не замечаем своих отражений?
И снова молчание в ответ. То есть никакого в ответ подозрения.
— Прощай, каменный гость строительной свалки, твоя рука не слишком тяжела. Прощай, но знай, что время последней главы не за горами, а значит встреча со своим отражением неминуема, и на этот раз я, боюсь, смогу его увидеть. А на войне как на войне, и даже если мне пришлось изменить полеты не предназначенных для меня пуль, то это не значит, что кто-то сможет отвернуть выпущенные в меня. Вот так-то, Задумчивый Шурик, и береги свое бетонное седалище, ведь голову ты уже потерял.
