— Ладно. Уговорили, — констатировал Григорий Михайлович. Он молчал все это время и о чем-то размышлял. — Наверное, это и впрямь естественный жизненный прогресс. Надеюсь, правление меня поймет. Что-то Александр у нас весь вечер безмолвствует?
Саша стоял у стола и разливал по просьбе Родика водку. Он повернулся и спокойно заметил:
— Я человек новый, да и опыта у меня почти нет. Я польщен тем, что вы принимаете меня в свой коллектив. Но, думаю, несправедливо уравнивать меня со всеми…
— Твое расшаркивание понятно, — прервал Родик. — Однако предложение остается в силе, и коль уж об этом зашла речь, давайте обсудим. Я предлагаю применить старый еврейский способ. В конце отчетного периода все собираемся и опрашиваем, кому что надо. Выбираем самое дорогостоящее желание и оплачиваем каждому его стоимость, а остальное оставляем на развитие.
— Принцип известный. Полностью поддерживаю такой подход, — согласился Боря.
— Что-то вы гоните лошадей, — с задумчивым видом, затянувшись сигариллой, осадил их Григорий Михайлович. — Я, наверное, выскажу свое и Мишино мнение. Делить все поровну — великодушно и очень по-социалистически, но я против. Сомнения Александра правильные. Давайте на этапе становления наших отношений, которые пока неизвестно чем закончатся, не заниматься уравниловкой. Прежде всего, разделим доходы на две части — зарплата, которая у всех должна быть по понятным причинам разная, и дивиденды, которые тоже должны рассчитываться индивидуально. Я готов через день-два представить соответствующие предложения.
— Думаю, что Григорий прав, — поддержал Юра. — Так более справедливо и не должно испортить наши отношения, а наоборот, только улучшить их. Я уверен: мы достаточно разумны, чтобы понять, в чем заслуга каждого, и по достоинству это оценить.
— Так, если будем голосовать, то мы с Борей останемся в меньшинстве, — подвел итог Родик. — Ну что же, не хотите, как хотите. Надеюсь, что Гриша предложит разумную шкалу…
Боря развел руками:
— Родик уже все сказал, мне добавить нечего. Пойдемте пить чай.
— Подождите. Водка налита, надо выпить за успешное достижение наших целей. Миша и Гриша, тоже пейте, а то не получится, — поднял рюмку с водкой Родик.
Все, включая Григория Михайловича, чокнулись и выпили до дна.
— Ну что же, сегодняшний день легко запомнить. Теперь будем каждый год праздновать два дня рождения — Мишин и нашего коллектива. Предлагаю второй тост за долголетие собравшейся здесь великолепной шестерки, — разливая водку, пафосно предложил Юра.
Остальные радостно поддержали его. Родик обратил внимание, что Григорий Михайлович осушил и вторую рюмку. Такое было совершенно необычно.
— А теперь за Гришино здоровье. Саша, наполняй рюмки… — перехватил он инициативу. — Гриша у нас старший и по возрасту, и по опыту. Нам есть, чему у него поучиться. Твое здоровье…
Григорию Михайловичу ничего не оставалось, как выпить третью рюмку.
— Я так с вами сопьюсь, — отшутился он.
Родик очень любил изучать людей в моменты застолий. Он был уверен: в эти минуты человек расслабляется, и все его потайные, вольно или невольно скрываемые пороки проявляются, дремлющие или даже самому неизвестные достоинства ярко разгораются и начинают бросаться в глаза, недостатки, порой нервирующие и вызывающие антипатию, получают свое оправдание и становятся вполне переносимыми, а иногда и переходят в достоинства.
Григорий Михайлович, несмотря на их более чем полугодовое знакомство и общение в различных неформальных обстановках, оставался для Родика во многом загадкой, хотя отдельные стороны его характера Родик уже понимал. Некоторые из них он принял, другие — перетерпел, а многие — отрицал, но была и та часть жизни, куда Григорий Михайлович, во всяком случае Родика, не допускал. Самое сложное в их общении состояло в том, что Гриша умел, что называется, «держать дистанцию», не пускать в свой внутренний мир. Такое поведение не позволяло Родику удовлетворять свои амбиции. Хотя он и осознавал, что образованного и умного человека по определению трудно переносить и надо как-то подстраиваться, но самолюбие протестовало. Кроме того, он любил открытые отношения, в которых все точки над і расставлялись заранее… Некоторые положительные сдвиги произошли сами по себе. Так, манера поведения Григория Михайловича, насторожившая Родика при первом знакомстве, перестала его волновать, как только он понял, что она не имеет никакого отношения к его душевным и умственным качествам, а является продуктом специфического жизненного опыта. Некоторые особенно неприятные черты пропали, и Родик не без основания надеялся, что случилось это благодаря их общению. Однако этого не хватало для доверительных отношений.
Родику хотелось большего. Отдельные детали жизненного пути Айзинского он прояснил недавно благодаря стараниям Абдужаллола — тот приезжал летом и по своим каналам навел соответствующие справки. Алексей Владимирович, рекомендуя Григория Михайловича, не соврал: он не имел отношения к КГБ. Однако доступ к информации по Айзинскому был закрыт, а учитывая несекретный характер его работы, частые поездки за рубеж, придуманную специально для него должность на заводе, можно было с высокой степенью достоверности предположить: он является действующим сотрудником одного из закрытых ведомств.
Эта версия объясняла неуместные для совместного предприятия при машиностроительном заводе ежемесячные командировки в Англию под предлогом купли и продажи лошадей, необычно широкий круг разрешенной предприятию внешнеэкономической деятельности и, что самое главное, наличие мифического правления. Поведение Григория Михайловича и образ его жизни тоже косвенно подтверждали такую версию — слишком контрастировали образы богатого денди, тратившего за одну поездку деньги, на которые можно купить апартаменты в Москве, и советского семьянина, проводящего вечера у телевизора в прокуренной однокомнатной квартирке на первом этаже панельного дома. Вместе с тем через счет во Внешэкономбанке за последний год прошло более шести миллионов фунтов стерлингов, а остаток не превышал семидесяти тысяч. Кто получил эту огромную сумму, Абдужаллолу установить не удалось, а попытка Родика залезть в бухгалтерские документы была резко пресечена. Все это многое объясняло. Выходило, что создание фирм и филиалов — вынужденный шаг, а не какое-то благо, как это представлял Григорий Михайлович.
Родик долго со всех сторон вместе с Абдужаллолом анализировал возможные плюсы и минусы совместной работы и близкого общения с Григорием Михайловичем при условии правильности предположений, но к окончательному заключению так и не пришли. Эта информация прокручивалась в голове Родика, пока он наблюдал, как Григорий пьет водку. Появилась возможность вызвать его на откровенный разговор, попытаться сблизиться и, возможно, начать совершенно новый этап их взаимоотношений.
— Мальчики, идите пить чай, — позвала мама именинника.
— Галина Моисеевна, а можно мы попьем чай вместе с водкой здесь? — попросил Родик.
— Кто как хочет, но если за стол не идете, то займитесь самообслуживанием. Для Григория Михайловича я сделаю исключение и сама принесу любимый им кофе, приготовленный по моему рецепту.
Самообслуживаться никто, кроме Родика, не захотел. Поэтому (или понимая, что намечается конфиденциальная беседа) все, кроме Айзинского, не спеша встали и поплелись на кухню. Григорий Михайлович остался докуривать очередную сигариллу в ожидании кофе. Родик взял чашку с чаем и вернулся в столовую.
— Гриша, как насчет рюмки водки? — спросил он.
— Спасибо, но больше не буду. Я и так сегодня перебрал норму.
— Ну тогда и я не буду. Пить в одиночку — первый признак алкоголизма… Мне кажется, тебя что-то смущает в намеченном нами плане?
— Родик, меня не смущает будущее, меня волнует выход из сегодняшнего. У меня есть ряд обязательств, о которых я не могу вам рассказывать. Суть этих обязательств в том, что я не имею права бросить бизнес, который веду в совместном предприятии.
— Ты о продаже лошадей?
— И об этом тоже. Более того, у меня есть обязательство развивать его.
— Не подумай, что я лезу в твой бизнес, но, по-моему, развивать там нечего. Я уже много раз тебе об
