Легат взял сушку и неинтеллигентно ею захрустел.
– Я вас услышал, – вдруг жестко сказал Очкарик. – Я вас о-очень хорошо услышал… Вам жалко спектакль, его авторов, или вы хотите… – помолчал, подбирая слово, – помогать мне по мелочам? Если последнее, то я этого не просил.
Произнес все это он вполне вежливо, но что-то холодное, отчужденное в его голосе помстилось Легату. Звоночек. Совсем уж на чужую территорию забрался?.. Но давать задний ход Легат не хотел. Так, если поманеврировать легонько…
– Вы не просили, знаю, но и я не собираюсь вам именно помогать. Вообще! По мелочам ли, по- крупному… Вы – глава могущественной Конторы, мне ли давать вам советы, как поступить! Но я и не состою на службе в Конторе, ни в вашей, ни в своей. Я всего лишь курьер, высказывающий свое мнение по поводу той информации, которую от него не скрывают. Если это мнение вам не нужно или вообще неприятно, я – пас… Но честное слово, почту вам может приносить любой офицер Конторы, умеющий ползать под землей на четвереньках. Впрочем, к этому мы уже и пришли…
Высказался. Умолк.
И Очкарик молчал. Смотрел мимо Легата в окно. Что, интересно, он там видел, кроме неба и крыш? Молчание повисло, как занавес – плотно и тяжело. И душновато, если учесть, что театральные занавесы пылесосят и чистят далеко не каждый день.
– Поймите меня правильно, Легат, – поднял (или раздвинул?) занавес Очкарик, – я уже не первый год на этом своем посту чувствую себя… как бы все-таки помягче… а, ладно, чувствую себя учеником, которого учат все. Причем делают это с какой-то патологической настойчивостью. Как в школе!.. Иди на физкультуру. Не хочу! Нет, ты должен уметь прыгать, бегать, лазать по канату, потому что это нужно Родине. И я покорно иду лазать по канату, хотя знаю, что это умение мне в жизни будет лишним, а нелишним будет глубокое знание литературы, географии, истории, точных наук… И все перечисленное дается мне легче, чем лазанье по канату. Там – через силу, а здесь – в радость. Как быть?
Легат знал – как.
– К сожалению, придется пойти на обман и где-нибудь выцыганить справку о том, что физкультура вам противопоказана. Без справки вы – никто. И вчера, и сегодня, и завтра. Увы, но – это Система. Действующая. Работающая. А вы, мечтая о своих точных науках, идете вопреки… а может, и против Системы. Не кажется ли вам…
– Не кажется, – перебил Очкарик. – Мне давно ничего не кажется. Я – это я. Какой есть. Именно такого партия назначила на пост Председателя Конторы. Для меня это новое дело. Но это – мое дело. И я вовсе не против советов, пожеланий, просьб, уговоров… что еще? Я их слушаю. Я их анализирую. Но я и выбираю: какие полезны нашему общему делу, а какие – нет. Или даже вредны… Ваши соображения о замене смертной казни угонщикам самолета на длительный тюремный срок я услыхал. И думаю об этом, потому что здравая составляющая в вашем совете имеет место быть. Тем более что здесь замешана репутация моей страны, а она, знаете ли, мне дорога. И приму решение. Но оно будет моим, понимаете?
Все это говорилось тихо и достаточно ровно, спокойно, хотя – по умело скрытому накалу – походило на срыв. Если не на истерику. Похоже, Очкарика и вправду достали.
Такое странное ощущение, что вчера на даче что-то произошло. Типа – сломалось. Не так с Премьером поговорили? Да нет, Очкарик вроде доволен был.
Загадка…
– Ваше право, – только и ответил Легат.
А что еще говорить?
Очкарик знал – что.
– Ваш куратор в воскресенье сделал мне забавный комплимент. Он сказал так: я уважал и уважаю вас за то, что вы всегда были последовательны и объяснимы в своих решениях на посту Председателя. Я полюбопытствовал: что, по его мнению, означают слова «последовательность» и «объяснимость». А он ответил: у Конторы при вас всегда была внятная и методичная политика. Основа ее – логика момента. Но момент, по его мнению, затянется на долгие годы. Он не сказал, на какие годы…
Показалось Легату: сожаление проклюнулось в последней фразе. Он, что, хотел услышать свой срок?..
А Очкарик, подержав паузу, спросил сухо:
– Что там за тема у нас осталась?
Вспомнил все-таки.
Легат не раз читал, что Очкарик отличался завидной памятью. Придется поведать. А ведь вроде бы отложили на потом…
Но, как говорится, человек предполагает…
– Простенькая. Восьмого октября сего года Писатель-Лагерник получит премию имени Изобретателя Динамита с формулировкой «За нравственную силу, с которой он следовал традициям отечественной литературы». Вы его не выпустите из страны, чтобы он эту премию получил. А спустя четыре года… – извините, я сильно забегаю вперед, этого мне не поручали… – вы, я имею в виду Государство в лице Конторы – вы его арестуете, лишите гражданства и депортируете в не братскую страну… Хотите дальше?..
Очкарик кивнул согласно. Если честно, Легат этого не ждал.
– А дальше его поносит по свету, он осядет за Океаном, в девяностом новая власть восстановит ему гражданство, в девяносто четвертом он вернется на родину, в девяносто восьмом откажется от высшего ордена Страны, потому что, как он заявит, новая власть довела Страну до ручки, а в две тысячи восьмом он умрет, совсем чуть-чуть не дожив до девяноста лет. Все.
Очкарик слушал и в упор смотрел на Легата. Ощущение было не из приятных, хотелось увести глаза, но Легат в детстве играл в «смотрелки», поэтому выдержал.
Молчали.
Первым ожил Очкарик.
– Даже скороговоркой – странный он человек. Не кажется ли вам?..
Легату казалось. Может, потому, что он никогда не встречался с Писателем, но и никогда не встречал никого, подобного тому. Людей с не нарушаемыми принципами в его жизни не было.
– Странный-то он странный, не спорю. Жил, говоря красиво, не потому что, а вопреки. Я бы так не смог. Может, поэтому он никогда не был читаемым мною писателем. Разве что рассказы…
– И что бы вы нам посоветовали в данном случае?
– А ничего! Категорически. Ему не нужна милость власти. Он уверен, что он такой – один, и подтверждений ему не надо. Просто – информация, не более. Если не интересно, извините.
– То есть следить за процессом и не вмешиваться?
– Что вы такое говорите, господин Председатель? – искренне изумился Легат. – Вы и ваша Контора – главные действующие лица этой долгой истории. Все действия – за вами. Ваш выход…
– Ну, раз так, то чего ж раздумывать. Вы, Легат, очень внятный собеседник. Все так разложено и подано, что и добавки не нужно. Просто повара мы – из разных школ поварского искусства. Вы к последнему как?..
Похоже, Председатель ощетинился. Типа ежик.
– Никак, – ответил Легат. – Я не из кухни, я из столовой. И думается мне, что я сыт.
Зря вякнул. Очкарик сразу же насторожился.
– Это вы к чему? – спросил он.
– Это я к тому, что пора мне. Я ведь нынче на стольких стульях сижу, что, прошу прощения, жопы не хватает. Здесь этап завершил, завтра придется разгребать, что там без меня наворотили… Да вернусь я, вернусь, куда ж нам друг без друга…
Теперь Легат съехал на легкое хамство. Намеренно, впрочем.
Но Очкарик не услышал хамства или решил не реагировать на него.
– Когда вы вернетесь?
– А нужен ли я вам? Гумбольдт небось не комментировал то, что вам приносил, так?
– Гумбольдт – плюсквамперфектум. Насколько мне и моим коллегам известно, он живет сейчас на проспекте Фельд маршала вместе с самим собой, но – семнадцатилетним. А, собст венно, каким ему,
