Говоря по правде, не таким я представлял себе начало супружеской жизни. Черт меня побери, дорогая, если нам все же не придется отправиться в свадебное путешествие!
— Все было бы прекрасно, не приди Принни в голову явиться сюда! Почему бы ему не посидеть дома, с женой, тем более что она ждет ребенка?
— Он ненавидит принцессу Каролину, и, честно говоря, есть за что. Грубая, неотесанная, развязная баба и к тому же неряха, которая терпеть не может мыться. Ты же знаешь, дорогая, как брезглив принц. Я приезжал на их свадьбу в апреле. Принц был мертвецки пьян. Королю пришлось его догонять, когда он просто убежал от алтаря во время брачной церемонии.
— Мне жаль его жену, — вздохнула Аллегра.
— Но почему? — удивился герцог. — Их брак, как и наш, — практичный и разумный союз.
— Пусть они не любят друг друга, как и мы, но зато ты добр ко мне. Представить себе не могу, чтобы ты покинул беременную жену и разъезжал по всей Англии, навещая друзей и знакомых. Ты никогда не оставил бы меня одну, не так ли?
— Никогда, дорогая, — тихо согласился он, укладывая ее на подушки. — Смею ли я надеяться, что прошлой ночью ты тосковала обо мне? Признаюсь, что я страдал без тебя.
— Неужели, сэр? В таком случае что помешало нам явиться? — язвительно осведомилась Аллегра.
— Наш гость и его страсть к висту, — вздохнул Куинтон. — Было уже далеко за полночь, когда Принни решил идти спать.
Мистер Браммел куда более деликатен и, несмотря на молодость и холостой образ жизни, сочувствует страданиям новобрачных.
Он несколько раз безуспешно пытался выманить Принни из‑за карточного стола.
— Зато теперь ты здесь, — призывно промурлыкала Аллегра.
— Мадам, вы, кажется, флиртуете со мной? — пошутил он и ухмыльнулся при виде ее зардевшихся щек. Несмотря ни на что, его жена еще так невинна!
Он принялся осторожно развязывать ленты ее ночной рубашки и широко развел половинки выреза.
— Желает ли мадам, чтобы я показал ей всю меру своего нетерпения?
— Да, — выдохнула она, встретив откровенный взгляд мужа.
Он задохнулся, когда Аллегра притянула его голову ближе и прильнула к губам. Призыв был столь явным, что Куинтон, зарывшись лицом в ложбинку между ее маленькими грудками, стал осыпать ее страстными поцелуями.
— Ты восхитительна, Аллегра! Так и хочется съесть! И я съем тебя!
Он впился губами в ее задорно торчащий сосок. Голова у него шла кругом, сердце колотилось. Как он мог быть так слеп, чтобы не видеть посетившую его любовь?
Аллегра счастливо вздыхала, нежась под его ласками. Что с ней происходит?
«Ты влюблена», — прошептал едва слышный внутренний голос.
— Нет! — громко вскрикнула она.
— Что с тобой, любимая? — удивился герцог, поднимая голову. — Ты здорова? Хочешь, чтобы я ушел?
— Нет‑нет, Куинтон, только не останавливайся! — выдохнула она.
Почему он назвал ее любимой?
— О‑о, да, — пробормотала она, когда его губы заскользили вниз. — О‑о, да… как чудесно… я тоже хочу сделать это!
— Что, душа моя? — спросил герцог, принимаясь лизать ее живот.
— Хочу тебя ласкать. Женам это позволено, верно? Не желаю лежать, как глупая кукла! Ты покажешь мне, что делать?
Герцог сел и, сбросив рубашку, швырнул к изножью кровати.
— Да, Аллегра, жены могут ласкать мужей. Делать с ними все то, что я делаю с тобой. Я счастлив, что ты решилась на это.
— Ты даришь мне наслаждение. Теперь, когда мы стали друзьями, я отвечу тебе тем же.
— К вашим услугам, мадам, — объявил он, ложась на спину.
Аллегра, подражая ему, скинула свою рубашку, уселась со скрещенными ногами и принялась изучать обнаженное мужское тело. Наконец она робко коснулась волос на его широкой груди.
— Какие мягкие, — удивилась она, ероша темную поросль и с любопытством проводя по узкой дорожке до самого живота. Желая получше рассмотреть мужа, Аллегра, к его удивлению, уселась на него верхом, прижалась пухленькой попкой к бедрам и провела ладонями по его длинному торсу. Тонкие пальчики игриво ущипнули его соски. Подавшись вперед, она потерлась о них своей грудью.
Куинтон почти всхлипнул, не в силах сдержаться, потрясенный ее смелостью.
— Тебе понравилось? — с любопытством спросила она.
— Твои прикосновения меня волнуют, — признался он.
— У тебя изумительное тело, Куинтон. Я видела рисунки древних статуй в тех книгах, что в отцовской библиотеке. Поэтому и могу сравнивать.
— Я так и подумал, дорогая, — галантно отозвался он. Его плоть, сжатая ее бедрами и упругими ягодицами, лихорадочно пульсировала. Ему до смерти хотелось перевернуть ее на спину и погрузиться в теплую, сладостную пучину.
— Что‑то не так? — спросила Аллегра, заметив мученическое выражение его лица.
— А ну слезай, мой маленький синий чулок, и я тебе покажу, — выдавил герцог.
Аллегра послушалась и ахнула при виде его вздыбленной плоти, поднявшейся меж мускулистых бедер. Она впервые видела ее так близко и сейчас не могла отвести глаз. Длинная, с проступавшими под кожей голубыми венами, твердая, она чуть подрагивала в ожидании… Аллегра зачарованно наблюдала это невиданное зрелище.
Куинтон снова уложил жену на подушки, устроился между ее разведенными ногами и одним стремительным движением вошел в ее влажные жаркие недра.
— Понимаешь ли ты, какую власть приобрела надо мной, Аллегра? — прошептал он, целуя ее и принимаясь двигаться, сначала медленно, потом быстрыми уверенными рывками, лишавшими разума, наполнявшими ее бездумным наслаждением.
Аллегра, не сдержавшись, громко вскрикнула:
— О, я больше не вынесу! Не останавливайся, Куинтон, только не останавливайся!
Повинуясь некоему древнему инстинкту, она обвила его ногами, вбирая в себя еще глубже.
Ее неожиданное движение пробудило в нем новую волну сладострастия. Он вонзался в нее все сильнее и сильнее, пока кровь не застучала у него в ушах. Тело Аллегры вздрагивало от удовлетворенного желания, которое они, как и в ту, первую, ночь, разделили вместе.
— Ах, Аллегра, не могу совладать с собой! Я обожаю тебя!
Не отвергай меня, душа моя! Ты не будешь меня ненавидеть, если я скажу, что хочу от тебя той же любви, которую питаю к тебе?
Он сжал ее щеки ладонями и стал целовать с отчаянной страстью.
Аллегра не слышала, как он признался ей в любви. Она все еще переживала последние восхитительные моменты экстаза.
— Мы оба не верим в любовь, — пробормотала она едва слышно. — Любовь — это боль.
— Совсем не обязательно, дорогая, — возразил герцог. — О, Аллегра, открой глаза и взгляни на меня.
Густые черные ресницы медленно поднялись. Фиалковые глаза встретились с серебристыми.
— Я люблю тебя, — тихо признался Куинтон. — Знаю, что наш разумный брак, заключенный по расчету, не предполагал возникновения такого глупого чувства, как любовь. Но, увы, оказалось, что я, подобно своим романтическим предкам, влюбился. Ты сможешь меня простить? Сумею ли я научить тебя любви, родная?
— О, Куинтон, — пролепетала она, — не знаю, что тебе сказать. Если откровенно, нужно признать, что и я испытываю нечто такое, чему нет объяснения. Но любовь ли это? Не знаю. Я никогда не любила,
