других тревог этот обычный страх был далеко не самым сильным.
Приемышу уже не раз случалось ночевать в лесу, но тогда он не сидел в кромешной темноте, а мирно засыпал у догоравшего костра, отбрасывающего теплый свет на развесистые лапы старых елей. Сейчас он был бы рад услышать даже жутковатое уханье совы, но на болоте было тихо, очень тихо. А иногда он слышал чавкающие звуки, как будто кто-то невидимый шел прямо к нему через топь, и чувствовал, как все внутри него сжимается от ужаса. Крестьяне, обходившие болота стороной, с особым удовольствием пугали друг друга страшными историями про эту топь, и Безымянный в свое время тоже слышал их вполне достаточно. Сейчас память услужливо подсовывала ему самые душераздирающие куски этих бесчисленных рассказов.
Чувствуя, что он совсем расклеится, если и дальше будет думать о таких вещах, приемыш запретил себе паниковать и даже начал весело насвистывать, чтобы отвлечься от ненужных мыслей. Из-за этого он чуть не пропустил неясный шум, доносящийся со стороны дороги. Когда ему стало ясно, что этот шум ему не померещился, он резко оборвал мелодию пастушьей песни, которой только что пытался подражать, и стал напряженно прислушиваться.
Шум постепенно приближался и все меньше походил на звуки, которые обычно можно услышать в ночном лесу. А когда до ушей Безымянного донеслось лошадиное ржание, то он окончательно уверился в том, о чем раньше боялся даже думать — на Старой дороге в самом деле были люди!
Он набрал в легкие как можно больше воздуха и что было силы закричал:
— Помогите!.. По-мо-ги-те мне! Я здесь!!
Если он услышал «их» коней, значит, дорога совсем близко. Кто бы они ни были, они должны его услышать. Безымянный продолжал кричать:
— Сюда! На помощь!..
Он догадывался, что эти люди не имеют ничего общего с жителями их деревни — они ехали со стороны Энмерри, в то время как крестьяне, если бы они отправились на поиски, пришли бы с противоположной стороны. Но в тот момент ему было наплевать на то, кто это может быть. Ему хотелось только одного — чтобы его услышали и вытащили из болота.
Безымянному почудилось, будто со стороны дороги кто-то закричал ему в ответ. Он мгновенно смолк, чтобы проверить эту догадку.
— Мы уже идем! Держись! — донеслось до Безымянного. Кричал мужчина.
Только тут приемыш сообразил, что, немного отойдя от дороги, его добровольные помощники окажутся в ловушке. Если они прибыли издалека, то могут и не знать об этом.
— Осторожно! Здесь болото! — завопил он, привставая на бревне. — Я не знаю, как сюда добраться! Здесь кругом трясина! Топь!
Откричавшись, он прислушался. В ответ не донеслось ни звука.
«Вдруг они решат уехать?» — ужаснулся Безымянный.
Несколько секунд он напряженно вслушивался в тишину, потом, не удержавшись, крикнул:
— Ээээй!
— Мы скоро будем, — крикнули в ответ. — Сколько ты еще сумеешь продержаться?…
— Сколько угодно! — отозвался Безымянный, не в силах скрыть радости в голосе.
Ему даже показалось, что он расслышал чей-то смешок в ответ на последнюю реплику, но это, разумеется, было игрой его воображения — с такого расстояния он мог бы услышать незнакомца, только если бы тому вдруг вздумалось расхохотаться в голос.
Через несколько минут он увидел вдалеке свет факелов, и сердце радостно заколотилось. Помощь была совсем рядом. Именно теперь ему совсем некстати вспомнились пересуды взрослых, обсуждавших появление в Энмерии заезжих работорговцев. Говорили, что отсюда они следуют во Внутренние земли, где даже имперскими законами до сих пор не удалось искоренить работорговлю, а в дороге по дешевке скупают у распорядителей каменоломни осужденных на каторжные работы и еще воруют у крестьян детей.
И если неожиданная помощь исходила от кого-то вроде них, то они увезут его с собой и где-нибудь за тридевять земель отсюда продадут какому-нибудь перекупщику.
Однако сильно испугаться этой мысли Безымянному не удалось, поскольку даже перспектива оказаться в рабстве была лучше, чем возможность насовсем остаться здесь.
«Нет, это определнно не работорговцы…» — рассудил приемыш, вглядываясь в темноту.
Людей, пришедших со стороны Старой дороги, было четверо. У них были с собой веревки, пара необычного вида топориков и факелы, при свете которых Безымянный смог кое-как разглядеть незнакомцев. Приемыш за всю свою жизнь ни разу не встречал работорговцев, но в его представлении они мало отличались купцов, изредка заглядывавших в Чернолесье. А пришедшие ему на помощь люди выглядели совершенно по-другому. Он еще не мог сказать, в чем заключается различие, но с первого взгляда мог сказать, что эти люди промышляют не торговлей.
Идущий впереди мужчина остановился на краю трясины, поднял факел и, прищурившись, взглянул на Безымянного. Приемыш, в свою очередь, не отрываясь смотрел на незнакомца. Зрелище и вправду было необычным. Выглядел мужчина так, как будто бы стоял не на зловеще проседающей болотной почве, а на пьедестале. Красноватый отблеск факела падал на растрепанные светлые волосы незнакомца, аккуратную короткую бородку и плечо, обтянутое коричневой дорожной курткой.
— Так, значит, это ты кричал, — сказал он, и Безымянный узнал голос человека, отвечавшего ему до этого, хотя теперь мужчина говорил, не повышая голоса. — Сейчас мы тебя вытащим, — пообещал он мальчику и обратился к своим спутникам — Подайте мне веревку.
Безымянный уже понял, что среди этих четырех мужчин его собеседник был главным, но он все равно немного удивился, с какой поспешностью они выполнили его распоряжение и принялись привязывать один конец веревки к невысокому кривому дереву, растущему неподалеку.
Тем временем светловолосый передал кому-то факел и снова повернулся к Безымянному.
— Лови, — предупредил он, прежде чем перебросить на бревно другой конец веревки.
Первые четыре раза Безымянный не поймал. Отчасти потому, что онемевшие от долгого сидения на дереве конечности почти не слушались, отчасти — потому что расстояние не позволяло незнакомцу забросить веревку достаточно далеко. Каждую неудачу тот сопровождал выразительными комментариями сквозь зубы, но было не похоже, что они выводят его из себя. Протащив веревку по воде, он как ни в чем ни бывало повторял свою попытку, и на пятый раз приемыш наконец схватил намокший, измочаленный конец.
— Привязывай, — распорядился незнакомец. — И постарайся затянуть покрепче…
Мальчик так и сделал. На всякий случай он обмотал веревку вокруг ствола несколько раз, и, нагнувшись над бревном, завязал несколько хитрых узлов, которым его научил брат Вали. Веревка натянулась, и мужчина, проверив ее прочность, остался доволен результатом.
Безымянный даже не успел подумать, что теперь он мог бы попытаться добраться до берега, как его помощник сам направился к нему, провалившись сперва по колено, а после — по пояс.
— Посветите мне! — бросил он через плечо оставшимся на берегу.
— Может, вам помочь, сэр Ирем? — встревожено спросил один из его спутников, насчет которого Безымянный не был до конца уверен — относить его к рязряду взрослых или все-таки не относить?… На вид парнишке было лет семнадцать.
— Ни в коем случае. Стой, где стоишь, Эрлано! — быстро — даже слишком быстро — отозвался незнакомец, только что поименованный «сэром Иремом». И пробормотал себе под нос — «Вот не хватало мне еще вытаскивать отсюда вас обоих».
Несмотря на беспокойство, Безымянный еле удержался от улыбки. И только потом подумал, что, судя по приставке «сэр», этот Ирем был какой-то важной птицей.
Мужчина остановился на расстоянии протянутой руки и без лишних церемоний снял Безымянного с бревна. У приемыша даже не хватило сил возмутиться, что с ним обращаются, как с маленьким ребенком.
— Я могу идти, — заметил он, но Ирем пропустил его слова мимо ушей. Он шел с трудом, но явно не из-за того, что теперь ему приходилось нести Безымянного. Вода теперь доходила ему до ребер, и приемыш, содрогнувшись, вспомнил, что под ними, по сути, нет дна — только вязкая трясина. Очень может быть, что, если бы сэр Ирем не держался за веревку, он давно бы провалился с головой.
