— Тогда почему у нас лимиты на воду? — вскинулся Волков. — Почему такое строгое распределение? Почему запрет на сбор снега? Почему этим занимаются только специальные люди и дозируют выдачу после проверки у Едакова? И в других общинах вроде так же. Нет?
— Все так, — кивнул Жуковский.
— Тогда в чем тут заковыка?
— А заковыка в том, друзья мои, чтобы челядь была зависима от самых необходимых для жизни вещей.
— Кто? — переспросил Ломака.
— Ну, челядь. Плебеи. Быдло. Толпа. Народ, не имеющий вхождения в элиту. Так в Киевской Руси называли невольников, которых можно было продавать и покупать. И так, по моему убеждению, большинство власть имущих и власть представляющих относятся к простым людям.
— А ты сам?
— Я сам? Да я строю проекции, пользуясь фигурами речи, дружище. Чтобы ты не питал иллюзий относительно того, какое место тебе отвели едаковы и иже с ними. С водой очень просто. Если все будут знать, что можно тупо пойти и взять снега сколько душе угодно, то как же привязать население к четко выстроенной системе? Сложно? Ну да. А так все ресурсы, что необходимы для выживания, держатся под строгим контролем. Нам говорят: снег опасен, лишь очень малое его количество может использоваться для пищевых и бытовых нужд, и то после тщательной проверки. И человек зависит от того, кто решает, годится этот снег или нет. От того, у кого дозиметр, который, быть может, уже и не работает давно. Он говорит, что заботится о нас, и мы, челядь, в это верим. Терпим лишения, затягиваем пояса, экономим воду, платим налоги. И подчиняемся, подчиняемся, подчиняемся. Да так всегда было, не Едаков это придумал. Вот, например, подоходный налог. Кто бы взялся объяснить, что это за хрень такая? Ну хорошо, допустим, общество должно было оплачивать армию, милицию, полицию, врачей и так далее. Делать отчисления на свою старость. Но вояки ведь нищие — и сами платят налоги. Полицаи грабят граждан, которые их содержат. Врачи-бюджетники морды воротят: а где пакетик с бутылкой коньяка и дорогими рижскими конфетами? Те, кто доживал до пенсии, оказывались в такой заднице, что мало чем отличались от нас, голодранцев ядерной зимы. Но это так, обывательские размышления. А ведь была еще уйма других сборов. Плати за землю, на которой твой дом. За сам дом. За свет. За газ. За воду. За дороги. За дворника. За мусор. За еду. За телефон. За Интернет. За справки. За бланки этих справок. За печати на этих справках. За ребенка в садике. За тетрадки. За учебники. Все это понятно. Мы платили. Наверное, так и должно было быть. Но кто платил нам за то, что нас обманывали? Использовали? Уничтожали? Делали жертвами террористов? За то, что безнравственные телешоу растлевали наших детей? За бесконечные переделы истории? За то, что заставляли стыдиться самих себя? За то, что заставляли бояться преступников и тех, кто должен от них защищать? За то, что лишали права выбора? Лишали работы? Лишали возможности жить? Ну разве не так относятся к челяди? Знаете, я же ученый. Не секрет, что когда-то я работал над одним проектом. Вместе с коллегой. Глеб Лодзинский одно время моим научным руководителем был. Он малоизвестен, все в закрытых проектах подвизался, как и я, впрочем. Так вот, начинали мы с ним, а заканчивал я уже в одиночку. Инициативный это был проект, неоплачиваемый. Но какие перспективы сулил! Я получил генетическую модификацию рапса, это такое растение было. Новая разновидность отличалась удивительной живучестью. Как сорняк. И где угодно могла произрастать, даже в тундре. А в тропических и субтропических регионах — хоть круглый год. Минимум заботы об урожае. Этот рапс сам выживал с полей мешающие ему расти травы. Хороший корм для животноводства — это первое. Но второе, и самое главное, — биотопливо. На его основе можно было делать машинные масла, автомобильное топливо, горючее для ТЭЦ. К этому добавим производство пластмасс. Представьте себе пластиковую тару, которая не два века будет гнить, а несколько лет, превращаясь в безвредный перегной. Представьте двигатели внутреннего сгорания с минимальными выбросами углекислоты. Мы могли осваивать безлюдные регионы путем одного только сельскохозяйственного выращивания этого растения на бросовых землях. Оживить российскую глубинку, где вымирали и спивались целые деревни и поселки. Снизить потребление невосполняемых природных ресурсов, таких как уголь, нефть и природный газ, на двадцать пять процентов. И топливо это было бы куда дешевле и доступнее. А значит, дешевле грузоперевозки. Дешевле пассажирский транспорт. Дешевле коммунальные услуги. А это повышение уровня жизни. Сплошные блага. И я, болванчик наивный, представил этот проект начальству. Потом ко мне пришли люди в штатском и сказали: знаешь что, друг ты наш ситный? Мы дадим тебе должность и лабораторию в Сколково. Мы дадим тебе кучу молоденьких лаборанток. Там ты сможешь изобретать велосипед или застежку-липучку. Изучать принцип действия кубика Рубика. И под это мы будем выделять тебе многомиллионные субсидии. Из бюджетных средств, конечно. Из тех налогов, что ты сам и платишь. НО ТОЛЬКО НЕ СМЕЙ ИЗОБРЕТАТЬ НИЧЕГО, ЧТО МОЖЕТ ЗАМЕНИТЬ В ОДНОЧАСЬЕ НЕФТЬ!
— Это почему же? — спросил Ломака.
— Почему? Да потому что в то время нефть была властью. Как сейчас вода, дрова и пища. У кого нефть, у того и власть. Деньги. Бешеные деньги. А то, что предлагал я, сулило революцию. Редкий наркоман сам хочет соскочить с иглы. Так и с нефтяной иглы хотели соскочить лишь единицы. Но другие всячески этому противились. Ведь здесь и сейчас есть прибыль. Здесь и сейчас есть власть. Так рассуждали те, у кого была нефть. Неужели кого-то из них заботило наше будущее? Неужели кого-то из них интересовало, сколько ты, простой человек, зарабатываешь и платишь за то, чтобы жить? Ты, главное, плати. Горбаться на такой уклад жизни. Так и у нас. По капле воды. По пучку лучин. По горстке жуков. И ты плати. Причем иногда — такую цену, как заплатил ты, Костя. Отдай самое дорогое, что есть у тебя. И все, что ты получишь взамен, это лживые и лицемерные слова сочувствия. Чай готов, кстати. Давайте кружки…
Конечно, можно было назвать весьма условно чаем отвар из хвои и каких-то кореньев, приготовленный по личному рецепту Андрея Жуковского.
— А этот все спит? — Селиверстов взглянул в дальний угол, где лежал Паздеев.
— Да вроде, — пожал плечами Андрей.
— Что-то подозрительно долго.
— Ну и хрен с ним. Пейте, и пойдем.
Держа в ладонях кружки с источающим пар и резкий аромат напитком, они осторожно, чтобы не обжечься, делали маленькие глотки.
— Интересная, конечно история, — проговорил Волков, смакуя отвар. — Только меня вот какой вопрос заботит: а что с балансом в экосистеме?
— То есть? — Жуковский взглянул на него поверх поднесенной к лицу кружки.
— Ну, ты сказал, что это растение, суперрапс твой, могло расти само по себе, как сорняк. И вытесняло со своих грядок другие сорняки. Так?
— Ну, так.
— А ты не думал, что оно могло заполонить все вокруг? Да так, что никакие уборочные комбайны не справились бы. Вытеснило бы полевые цветы, а это бы плохо сказалось, например, на диких пчелах. Захватило бы сельхозугодья, погубив зерновые культуры, картофель, капусту — все, что должно было идти на обеденный стол. И так далее. Не думал об этом?
Жуковский молча сделал глоток.
— Думал, конечно, — ответил он. — А что?
— И как же ты собирался избежать таких негативных последствий?
— Ну, были действенные методы.
— Какие?
— Да какая разница теперь? — разозлился Андрей.
— Не было бы никакой разницы, если бы не одно «но», — усмехнулся Степан. — Я слышал об этом проекте. У меня ведь первое образование химико-биологическое. Я работал в одном НИИ недолго, после диплома. Но с той зарплатой просто не удержался бы на плаву, да еще с женой, которая ребенка ждала. Однако запомнил кое-какие наработки. Проект «Жнец». Генетическая модель особого вида насекомых. Это ведь твоя тема?
— Да я много над чем работал, — уклончиво ответил Андрей.
— И вот этот «Жнец» у меня из головы не выходит. Особая колония насекомых. Там генетический
