материал и термитов, и пчел, и медведок, и еще черт-те что намешано. Весьма интересные существа, приспособленные для различных климатических условий, в том числе и для холодов, что для холоднокровных жучков-паучков просто неслыханно. Они питаются исключительно каким-то искусственно выведенным растением, живучим, как сорняк. Но пока рост этой культуры идет под контролем, они почти не жрут, в основном пребывая в спячке. Лишь изредка поедают какую-нибудь падаль в небольших количествах, для поддержания жизнеспособности колонии. Но как только растения начинают безудержно заполонять все вокруг, колония просыпается и пожирает это растение, как саранча. Интенсивно плодясь в то же время. Только вот сами жучки не могут воспроизводиться, для этого существует королева, как у пчел. Только она может порождать других членов колонии. Там строгая иерархия. Одни защищают колонию от других насекомых, другие следят за балансом в вегетации суперрапса, третьи добывают пищу в периоды ожидания, четвертые оплодотворяют яйца, что несет королева, как трутни у тех же пчел. Только от королевы зависит численность колонии. Это тоже сделано для того, чтобы легче было держать под контролем баланс. Если что пойдет не так, просто убей королеву, и колония потихоньку вымрет. Все продумано. Все грамотно сконструировано. Так?
— Ну да, толково, — кивнул Жуковский. — А что ты хочешь этим сказать?
— Разве это никому ничего не напомнило? — усмехнулся Волков.
— Черт возьми… — пробормотал Константин. Все это время он слушал увлекшихся разговором Жуковского и Волкова краем уха, поглощенный мыслями о предателе, который может находиться рядом. Но смысл сказанного Степаном до него дошел. — Да это же… Это же твари!
Ломака уставился на Волкова. Затем на Жуковского, который с невозмутимым видом допивал свой «чай».
— Мужики, что вообще все это значит, а?! — воскликнул Костя. — Как прикажете понимать?!
— Ну, я полагаю, понимать это надо так. — Волков упер обличающий взгляд в Андрея. — Твари не случайно появились на свет. Это не продукт радиоактивных мутаций и прочей херни, которая только в книжках бывает. Потому что не может такое существо сформироваться за считаные годы само по себе. Верно я говорю, Андрей?
Костя вдруг повернул голову и посмотрел на Селиверстова. Того, казалось, совершенно не трогали все эти откровения. Он молча пил отвар, глядя в кружку. Почему он так безучастно себя ведет? Ну конечно, он друг Жуковского. И наверняка знает гораздо больше других. И уж несомненно, Василий на стороне своего приятеля.
Жуковский тем временем опустошил свою кружку и вылил в нее остатки из котелка.
— Слушай, Волков, — хлебнув, тихо заговорил он, — я не совсем понимаю, чего ты хочешь добиться этим наездом. Ты ведь сейчас себя разоблачителем считаешь, верно? — Андрей поднял взгляд на Степана. — И что же ты надеешься услышать от меня? Что я создал тварей?
— Я хочу услышать правду.
— Правду? Ну, это несложно. Такие существа действительно не могли появиться сами собой. Вот ты хоть усрись в попытках покрыть всю планету радиоактивным пеплом, а ни хрена похожего на колонию, о которой мы говорим, не получишь. Хотя живая природа при случае может фокус выкинуть, но что это за случай — поди догадайся. Правда такова, что проект создания колонии насекомых для контроля за моим растением существовал. И разработан он тоже мною. И если ты ждешь признания, что тварей создал я, то я тебе отвечу… Да. Это действительно так. Когда ты имеешь на руках готовый материал в виде опытной колонии маленьких жучков, а также гормоны принудительного роста, а также дополнительный набор хромосом, а также опыт в генной инженерии, что тебе еще нужно? Только немного терпения и ряд несложных манипуляций, чтобы превратить безобидных крошек за пять или шесть лет в то, что мы теперь называем тварями и чего так боимся. И сразу после войны я подался в искатели только для того, чтобы заниматься своими насекомыми. Да, Степан. Я их создал. Ты доволен?
Волков довольным не выглядел. Он ожидал какой угодно реакции от Жуковского. Что тот вскочит и схватится за оружие, или будет все отрицать, или включит дурака, или поднимает Степана на смех. Но вот чтобы он так спокойно подписался под фактом создания тварей…
— Твою мать! — прошипел Ломака. — И это к ним сейчас ведут мою Марину?! К твоим отродьям?!
— Потише, юноша…
— Да пошел ты, урод!!! Зачем?! За каким хером ты их сделал, психопат чертов, мать твою?!
— Костя, ты говоришь обидно…
— Да не паясничай, черт тебя дери! Ответь, зачем ты это сделал!
— Как ни странно, ради людей, — усмехнулся Жуковский.
— Что?! Ради людей?! — Костя вскочил.
— Да ты не нервничай. Да. Именно. Ради людей. — Жуковский продолжал демонстрировать гранитное спокойствие, чем изрядно нервировал Ломаку.
— Это как понимать?!
— А как ты способен понять, Костя? Ты забыл, что творилось в первые годы? Во что люди превратились? Это же Новосибирск. Я знал этот город. Любил его. Какие здесь жили люди! Душевные, гостеприимные, без понтов всяких. Сибиряки. И что стало с ними после войны? Ведь рвали друг друга на куски за огрызок сухаря. За обмылок. За щепотку соли и кулек гречки. За рабочую зажигалку. За сигареты и шерстяной свитер. За противогаз. За таблетки от поноса. За женщину. Тогда я мыслил немного по-другому. Мне было больно за людей. Ведь я в них верил. И верил, что страшная всеобщая угроза способна их организовать и сплотить. Если кто-нибудь в эту организованность не впишется, то и хрен с ним, но основную массу можно спасти, только подвесив над нею дамоклов меч. Эту самую угрозу. Надо было показать людям, что еще не все кончено. Что финал цивилизации — еще не финал жизни. Но финал жизни могут приблизить монстры. Я подумал, будут твари, как в жутких фильмах, и люди сначала впадут в страх. Попрячутся по норам, затихнут. И начнут прикидывать, как же выживать. Как противостоять. Начнут думать не только о себе любимом, но и об организованном противодействии тварям. И сплотятся. На это я надеялся.
— Да ты, дурак, Стивена Кинга, что ли, не читал? — усмехнулся Волков.
— Не имел такой идиотской привычки…
— Сплотить людей угрозой хотел? Так они еще больше оскотинились!
— Ну, это я понял позже, когда увидел, какое мироустройство получилось. С этими самыми жертвоприношениями и прочим. Но я же говорю: тогда я верил в людей. В человеческое. Сейчас не верю. В людей не верю. А вот в отдельно взятого человека… верю. Вот в Костю верю.
— И именно поэтому. — Селиверстов вдруг заговорил, пристально глядя на своего друга, — именно поэтому ты сплавил его Марину тварелюбам?
Ломака вздрогнул и уставился на Василия. Затем на Волкова. И наконец на Жуковского. Тот недобро глядел на Селиверстова. Костя не выдержал и, схватив автомат, навел холодный ствол на Андрея.
— Ну-ка, объяснись, живо!
Жуковский вздохнул.
— Ладно. Только для начала, чтобы вы особо не дергались, я хочу привести контраргумент. Помните, мы вчера двух свидетелей Армагеддона положили? Помните? А знаете, где их пояса? — И Андрей распахнул надетый поверх теплого комбинезона бушлат. — Эти пояса на мне, как видите. Поэтому учтите: все может кончиться очень быстро. Это если пожелаете. Но если вам хочется еще пожить, то давайте успокоимся и уберем оружие. Костя, это в первую очередь тебя касается. Ты не забывай, что жизнь Марины зависит сейчас от этих поясов. Если мы тут умрем, то на всей планете больше никому не взбредет в голову ее спасать. Ты понял?
Константин дрожащим пальцем щупал спусковой крючок. Желание пристрелить Жуковского грозило пересилить любые доводы разума.
— Ты меня понял?! — повысил голос Жуковский.
Ломака нервно дернулся, резко опустив автомат и стукнув прикладом по полу.
— Вот и славно. А теперь присядь. И давайте все сделаем глубокий вдох.
— Это же сам Аид и его монахи, — дрожащим голосом прошептала Марина, глядя сквозь трещину в
