именовать титул. Твое согласие и того лучше. Сохранит тебе жизнь и сплотит наш клуб. Отказаться позже не сможешь, магия скрепит договор. Я честно предупреждаю, не люблю фальши. Слушай мага и думай. Это все.
Маг как раз завершил заклинание, творимое совместно с помощниками явно в огромной спешке. Результат я ощутила немедленно. Словно меня тесно сжали незримыми стенками. С путей не уйти. Наверняка и вперед-назад не продвинуться.
– Обычная клетка для птицы, – усмехнулся пожилой маг. – Я прочел уже и полную формулу подчинения. Скажи: «Да, согласна», и я стану твоим магом-хранителем, спасу тебя. Скоро поймешь от чего. Всю дальнейшую жизнь ты будешь без капризов и споров поддерживать господина канцлера… или как его назовут, неважно. Вот и все условия. Права и привилегии соответствующие: статус императрицы, дворец и прочая драгоценная шелуха. Думай. Да, по поводу деталей третьего заклинания. То, что я проделал, именуется в магии транспонированием. Любой поиск будет засекать тебя и предметы-метки, у тебя имеющиеся, в пятистах метрах отсюда, далее по путям от столицы. Зрение тоже подтвердит, мы ведь привлекли джинна. Во-он там они станут тормозить… Помнишь, что надо сказать, чтобы покинуть клетку и выжить?
Я кивнула. Он с фальшивой и нарочитой вежливостью поклонился, сбежал по насыпи и встал чуть в стороне. Я еще раз взглянула на члена клуба удачи Якова Ильича, бывшего хорошего человека Яшку. Жует губы, бледен – но молчит и не возражает. Верит, что я соглашусь… Значит, все-таки выбрал окончательно свою дорогу. Что ж, его право и его дело.
Солнце над путями стоит уже достаточно высоко. Темные шпалы оттаяли и пахнут знакомо, остро и крепко. Детством моим пахнут, покоем и беззаботностью прошлого, оставшегося навсегда в ремпоезде, далеко на севере. Тогда я знала, чем судьба отличается от удачи и почему она важнее. И я уже слышала, что ради судьбы можно и отвернуться от капризной стихии игры теней и света. Обманной, притягательной, пьянящей. Глупые людишки, жалкой россыпью темных точек пятнающие белизну снега. Что они понимают в удаче?
Удача – уже само по себе обретение права родиться в мире. Расти, изучать его, дышать. Каждый день меняться, ошибаться и искать. Отчаиваться, спотыкаться – и снова двигаться вперед. А еще удача – ветер в парусах. Эх, увидеть бы море! А я увижу, я ведь везучая. Не имею права думать иначе. И не стану падать духом. Не с чего.
Именно теперь я странным образом вижу ясно и безошибочно многое, невнятное прежде. Наверное, людей порой надо сажать в клетки очень тесных и трудных обстоятельств, чтобы они взрослели. Понимали, что настоящий выбор делают не во имя удачи и не в надежде на награду. Папа прав. Все, что мы есть, – не свет и тьма, играющие обстоятельствами. Птицей делает не сам дар, скорее уж характер, позволяющий не бояться встать на краю. И душа, способная к полету.
Достается удача нам, птицам, не в управление. Просто мы с ней иногда советуемся на равных. Капризничаем вместе, так по-женски… И по-женски понимаем, что жизнь надо вынашивать, выкармливать и беречь вопреки всему. Чтобы каждое утро вставало солнце. Потому что это тоже удача, оно может и не выглянуть, если его не ждут. А мы ждем…
Я посмотрела в последний раз на серых и скучных, согнутых выгодой людишек. И отвернулась. Как птица отвернулась, со всей удачей, какая есть в мире, светлой и темной. Пусть-ка живут без нее, раз меня обрекли умирать. Не только эти, весь их клуб. Теперь я могу так – всех скопом. Потому что сейчас каждый из нас платит за свои убеждения – это честно…
Гудок паровоза донесся издали. Низкий, могучий, незнакомый. Я на рельсах всю жизнь, я знаю по звуку лучшие столичные паровозы, даже «Черного рыцаря». Этот иной, вне моего понимания. Даже интересно. Жаль, конечно, что мои же спасатели и меня же не увидят… Но что поделаешь, судьба – она сильнее удачи. Я ведь выбрала – и все еще надеюсь на чудо. Для меня, птицы, оно могло бы и расстараться.
Рельсы задрожали, по ним пополз тонкий, едва уловимый свист. Он не просто слышался уху, но ощущался всем телом. То, что движется на меня, огромно, имеет немалую массу. Остановить эдакое – тяжкий труд даже для магов.
На длинной пологой дуге я увидела его издали. Белоснежный бронепоезд удивительной, ловко и красиво сглаженной формы. Без вагонов, даже без тендера. Сочлененный из двух частей без видимого стыка, плавно изгибающийся пластинчатым сплошным тамбуром. С необычным уширением вверху, с несколько высоковатой крышей.
Он плавно сбрасывал ход, но двигался слишком быстро. Рельсы гудели и стонали, удача волнами бежала, плескалась и билась в клетку заклинания. Зря, стены магии держали меня цепко и надежно. Если нельзя сойти с пути, как разминуться с паровозом? Точнее, с бронепоездом. Этому монстру любая магия, удерживающая меня, не помеха. Взломает как тонкий лед. Отпрыгнуть я не успею, хоть и буду стараться. За десять минут сидения в неудобной позе ноги затекли. Не иначе и в этом маг мне оказал «помощь».
– Эх, Сёмочка, – усмехнулась я, – надо было два браслета на тебя цеплять. Хоть услышал бы. Наверное. Впрочем, ты же в городе. Далеко…
Паровоз надвигался, занимая все больше места в моем мире меж рельсов. Грохот уже отрезал меня от голосов темных магов, все еще не покинувших насыпь. И джинн был с ними, я не сомневаюсь.
Я посмотрела вверх, в синее весеннее небо. Взлететь – и не страшны никакие паровозы. Но я знаю, птицы удачи летают только в сказках, а со стены всегда прыгали в паре с избранным магом, так было заведено еще в древние времена культа обожествления природы. Позже ритуал осудила церковь, и его устранили. Постепенно. Еще и потому, что высший маг не всегда и маг… В ином его назначение.
Времени и сил думать не осталось. Страха почему-то тоже не было. Небо впитывалось в мой взор и манило, огромное и чистое. Сияющее. Прямо летнее, теплое.
Потом меня сразу и окончательно оглушил низкий, рвущий барабанные перепонки рев. Белизна пара и радуги, шало пляшущие в ней, окутали все вокруг. А небо, в которое я смотрела, неловко вывернувшись и закинув голову, заслонило… бронированное днище проплывающего надо мною поезда. Колеса вращались, смешно и не вполне согласованно. Я смотрела, уже ничего не понимая, выворачивала шею, пока не рухнула на спину. «Клетку» мои спасатели ликвидировали. «Вот что значит эта свобода падения», – мелькнула мысль.
Я извернулась и вскинулась на колени, потому что бронепоезд уже миновал меня и рушился на рельсы. Над его крышей опадал, утрачивая тугую округлость, сигарообразный баллон, подобный телу дирижабля. Только более тонкий, какой-то невесомо-полупрозрачный. Не иначе весь он сплошная магия… Пар покидал его и ревел, двумя потоками вырываясь из щелей под днищем бронепоезда, скручивался в бешеные спирали. Он бил вправо и влево от паровоза, до самого леса, захватывая и опушку, наверное. Я не видела. Только успела подумать, что пар работает как подушка, смягчающая падение многотонной махины. Магия соткала эту подушку, уплотнила и помогает поезду не разбиться. Сокрушительный удар всколыхнул всю насыпь, когда поезд нагрузил рельсы полным своим весом.
До тупых и оглохших, до глупо-восторженных и родившихся заново даже самое очевидное доходит долго. До моего сознания лишь теперь докатилась мысль: «Вот почему его назвали «Облак», оказывается». Новый наш бронепоезд, очередная любимая игрушка Потапыча, сменившая в экспериментальном депо «Черного рыцаря». Я о нем кое-что знаю, от Бризова слышала краем уха. Идея была в том, чтобы обезопасить боевую машину от самого для нее страшного: потери маневренности. Взорванный мост или просто промоина на путях – и все, бронепоезд превращается в легкую мишень, неподвижную… «Облак» не превратится. Он, как я теперь вижу, просто взлетит – и перемахнет реку, промоину или всего лишь меня. У него резервуары с особым газом для наполнения оболочки, созданной из обработанного магией волокна шелкопряда, вытянутого в одну нитку, – это я уже подслушала у Марка Юнца. Я, видимо, толковая шпионка… Еще у «Облака» есть особая возможность: паровой удар. Он и нагревает содержимое шара, и ошпаривает все вокруг путей, и создает маскировочную завесу. Хотя быть живой и смотреть на это инженерно-магическое чудо приятно.
Он красивый. Весь сияет, светится белизной. Тонкая сеть баллона сворачивается, уползает в готовую закрыться полость на крыше. Пар оседает. Вот уже бронепоезд остановился, натужно лязгнув колесами по рельсам.
Дверца заднего тамбура, выпуклая, тяжелая, похожая на овальный люк, медленно открылась. На
