способная тому помочь, для нас решающа. На «Фоке» произошли перемещения. Кубрик [91] был упразднен. Пришлось потесниться, но в результате всех перемещений каждый матрос получил койку в кормовом помещении, куда собрались все, а разобранное помещение кубрика сразу удвоило запасы топлива. Пред этой зимой мы особенно тщательно закупорили свое жилье: достаточно сказать, чтоб выйти на волю, в эту зиму приходилось отворять каждый раз три двери, ибо к жилому помещению были пристроены полотняные сени.
Метеорологическую станцию в этот раз поместили на берегу в том месте, где отступавший склон горы не мешал ветрам касаться флюгеров. Тут же воздвигли снежную хижину для магнитных наблюдений, недалеко от нее поставили рейку для измерения приливов.
Быстро наладилась обыкновенная работа. Седов рядом наблюдений определил широту и долготу бухты Тихой: 80°19′ с. ш. и 52 48 30 в.д.
Так вышло, что в эту осень мы не пытались совершать далеких экскурсий, да и трудно было предпринять их в то время, как везде по проливам носились еще льды. Спаялись они только во второй половине октября, когда уже спустилась полярная тьма. Но даже если б лед не препятствовал, мы не решились бы расходовать запасы легкого провианта, сильно сократившиеся после новоземельской зимовки. Около трех тысяч километров изъезжено там на санях и сделана большая работа. Здесь главная задача — путешествие к полюсу. Земли, окружавшие нас, правда, исследованы только в общих чертах, но из-за небольших поправок, которые внесли бы наши картографы в карту З.Ф.-И, мы не могли расходовать ценный провиант. Небольшие однодневные экскурсии мы совершали всякий раз, как позволяла погода. Мы обследовали ледяной покров о. Хукера, ближайшие острова и глетчеры. В одну из экскурсий я нашел гурий — по всем признакам, поставленный Джексоном. С высоких частей островов мы наблюдали состояние льдов. Лед в ближайших проливах смерзся к 25 сентября, но в Британском канале мы видели полыньи вплоть до самой темноты. Даже в местах, где лед, казалось, смерзся надежно, он при первой же оттепели настолько разъедался сильными течениями, стремящимися по каналам, что тонкую пленку сгонял малейший ветер. Даже в нашей бухте лед оставался ненадежным. У меня отмечено, что до 8 октября мы не могли посетить острова Скотт-Кельти; я поплатился за одну такую попытку в начале октября. Провалившись на молодом льду, я долго плавал, ломая лед, как ледокол. Неприятность случилась в двух километрах от судна, стоял порядочный мороз. Я вернулся на корабль твердым, как сосулька. Одежда проледенела, нельзя было сделать сильного движения без того, чтоб не сломать ее.
Уместно отметить одно удивительное обстоятельство: купание в морской воде -1,8 °C. температуры в продолжение четверти часа, затем получасовое пребывание на семнадцатиградусном морозе с резким ветром не имели решительно никаких последствий, даже насморка. Мы многократно замечали, что подобные приключения в полярных странах сходят с рук удивительно легко. В самом деле: в царстве холода и резких колебаний температуры мы почти не знали простуд. Можно разгоряченному и потному съесть добрый кусок снега для утоления жажды или высушить пот на резком ветре, мерзнуть неделями — и чувствовать себя более здоровым, чем на юге, где насморки и простуды носятся в малейшем сквозняке. Не будут ли, говорили мы, через сотню лет посылать на аэропланах легочных больных в полярные санатории, в страны, где нет бактерий.
С начала зимовки мы долго не видели живых существ, даже песцовых следов не встречали ни разу. Только два медведя посетили нас на новоселье. С первым — старым самцом, большим драчуном, если судить по многочисленным царапинам и шрамам, украшавшим его могучую голову, повстречался штурман. Сошлись недалеко от зимовки, заметив друг друга в один момент. Старик потянул носом и скорым шагом направился на безоружного Максимыча. Тому осталось одно: поспешней отступать. Наш капитан, сохраняя по возможности свое достоинство, стал пятиться, давая весьма выразительные знаки Павлову на откосе горы: за спиной геолога торчала винтовка. Однако, ученый муж, всецело погруженный в рассматривание горных пород, не оглядывался. Винтовка за спиной кивала Максимычу мирно и приветливо — помощи не было. Тогда Максимыч, оставив свое капитанское достоинство для более подходящих случаев, «дал полный вперед» и большими прыжками влетел на «Фоку».
Седов и я открыли стрельбу, когда медведь был шагах в трехстах. Моя пуля пронзила туловище во всю длину; однако он, смертельно раненый, собрав силы, сделал еще молодецкий прыжок с крутого берега в воду, покрытую шугой, и даже отплыл, но быстро издох, оставаясь на поверхности.
Второго зверя застрелил Седов в километре от корабля. То была молодая медведица. Собаки загнали ее на самый верх крутого снежного откоса, там ее настигла пуля.
Солнце покинуло бухту Тихую 7 октября. В этот день я писал:
«Вторая ночь подошла. Буду ждать рассвета и думать, что через сто двадцать дней не расстанусь с солнцем на годы. Само солнце не видели неделю из-за туманов и ветров с метелями — они всегда во дни разлуки стараются удлинить и без того долгую тягучую зиму.
И моему делу ветры главная помеха. Садясь работать, я только в редких случаях уверен, что доведу начатое до конца. Все же нужно отметить — здесь работается лучше. Уходит меньше времени на переходы, к морозам я приспособился: теперь мне известен предел, за которым упрямство становится излишним.
Подходя к крутому снеговому склону, которым остров спускается к Зунду Мелениуса, я услышал лай — со мной побежали Разбойник и Пан — тот особенный лай, когда собаки тявкают тоненьким голоском, как будто горло перехвачено судорогой злобы и волнения. Я подошел к краю откоса. Собаки, старательно разрывая снег, лаяли на что-то находящееся под ним. «Наверное, песец спрятался в камнях», — подумал я и подошел к собакам, чтоб помочь раскопать нору лыжной палкой. Неглубокая яма привела к слою оледенелого розоватого снега, не поддававшегося даже железному наконечнику палки. Все это поставило мысли в недоумение и заинтересовало. Если б дело было весной, легко бы предположить присутствие медведя. Но зачем медведю лезть в берлогу теперь, ранней осенью, когда пищи довольно и достаточно света для успешного промысла? Нет, мысль о медведе исключается. Тут или песцовая нора или просто пустота под снегом: много раз бывало, собаки поднимали лай и, разрыв снег до пустоты, разочарованные — убегали. Подумав так, пытался отозвать собак и идти по берегу дальше.
Между тем Пан производил какие-то исследования. Обнюхав снег в разных направлениях, он остановился на одном месте и, склонив красивую головку с настороженными черными ушками на одну сторону — на другую, — прислушался. Подумал. И вдруг, сильно подскочив, ударил передними лапами в снег, чтоб начать рыть сызнова, но пробив сразу снег, увязнул лапами по грудь, отскочил, ощетинился и залаял не своим голосом. Разбойник прилетел туда же, занял место рядом, и две собаки с поднявшейся на шее шерстью застыли.
Я начал думать, что тут есть что-нибудь живое, и снял с плеча винтовку. Рассмотреть я не мог ничего: как раз в том месте склон снега начинал падать очень круто — не удержаться на ногах, — заметил только пар, слабой струйкой показавшийся из отверстия. Не берлога ли на самом деле?..
В очень неудобном положении я стал раскапывать палкой вход в нору. Оледенелый снег трудно поддавался; однако, минут через пять я расширил отверстие, примерно сантиметров до 30-ти. Во время работы я заметил, что собаки не рвутся в пещеру, а, наоборот, отскакивают всякий раз, когда в клубах пара показывается темное пятнышко. Увидев в первый раз пятно, я уже догадался, кто сидит под снегом. Почти в это же время под самыми ногами раздалось басовое рычание, настоящий медвежий голос.
Сделав шаг назад, я выстрелил по направлению рычания и подождал: может быть, медведь ранен? Не вылезет ли из берлоги, — тогда с ним легче управиться. Но медведь не покидал логовища. Я постарался расширить отверстие, — долго не удавалось в заметной степени подвинуть работу: копать приходилось полулежа, одной рукой.
Во время моих усилий я заметил: всякий раз, когда палка проскакивает глубже, медведь приближается к отверстию, чтоб схватить ее. Тогда я принял новый план. Склонившись на одно колено и держа в одной руке палку, я стал дразнить ею зверя, другой рукой держал наготове ружье. Через некоторое время мне удалось выстрелить: я ясно рассмотрел голову с сердито вытянутыми губами. Этот выстрел ранил медведя. Выждав удобную минуту, я просунул винтовку и, выпустив еще пулю под лопатку, закончил эту странную
