удовольствие от секса с собственным мужем? А если нет никакого удовольствия, я, что ли, в этом виновата? Если бы Гарри был импотентом, если б у него ни черта не получалось, мы бы все хором шептали: «Все в порядке, Гарри, не переживай, это все ерунда, Роза все равно тебя любит. Розе надо бы сбросить несколько килограммчиков, да подкраситься, да постараться тебя расшевелить». Но если я не желаю играть в эти игры, мне предлагают лечиться, чтобы Гарри мог иметь свой «бум-бум» каждую ночь и перестал обвинять меня во фригидности.
– Вам кажется, что вы фригидны? – спрашивает Аня.
– Фригидна! – фыркает Гарри. – Черта с два! Скажи ей, Роза.
– Гарри, это не имеет никакого…
– А я говорю – скажи! Из-за этого мы уехали из Лейта. Из-за этого сидим сейчас тут и толкуем с Аней.
– Если вас что-то смущает, Роза, можете не говорить.
Я бросаю на Гарри короткий взгляд. Мой фирменный взгляд – «делай что хочешь, мне плевать». Гарри в ответ презрительно усмехается мне в лицо. Обмен взглядами происходит так стремительно, так естественно, что я едва сдерживаю улыбку. Наша тайная взаимная ненависть.
– Отлично. С год назад меня поцеловал один человек. Гарри тогда весь вечер доводил меня, я немного перебрала. В общем, я не возражала. Ну и мы с ним поцеловались. С нашим старым другом. Быстро так, но по-настоящему, в губы. А меня уже давно никто, кроме Гарри, не целовал, и я от неожиданности вроде как растерялась, и… меня прям до пяток пробрало.
– Этот поцелуй?
– Блеск! – хмыкает Гарри. – Обожаю это место.
– Гарри, – предостерегающе поднимает палец Аня.
– Сам напросился. Этот поцелуй развязал мне руки. Напомнил, как можно целоваться. Как я сама когда- то целовалась.
– Вполне понятное и довольно распространенное явление. Очень немногим супружеским парам удается избежать искушения. Последовало ли за поцелуем что-нибудь еще?
– Только в моих фантазиях.
– Лгунья, – бормочет Гарри.
– Ладно. Мы встречались один раз, днем, у него дома. Распили бутылку вина и перепихнулись. И все. Ничего особенного.
Гарри с довольным видом снова прослушивает историю моего преступления, теперь при свидетелях. Извращенец. А сам до сих пор ни черта не знает. Про другие разы. Про то, как я влюбилась. Интересно, остался у меня его электронный адрес? А вдруг я его удалила?
– Короче, малозначительный персонаж. Целовальщик.
– Альпин, – ухмыляется Гарри.
– Ладно. Альпин. Альпин, малозначительный персонаж.
– Вы его не любили? – спрашивает Аня.
– Нет. Просто дурацкое увлечение.
– А прежде вам случалось увлекаться?
– Конечно! Как всем. С пяти лет.
– Но вы понимаете, чем отличаются подобные влюбленности от серьезных отношений? От той любви, которую вы испытываете к Гарри. Вы ведь любите Гарри, не так ли? – тон Ани предполагает только утвердительный ответ. Корова, корова, корова.
– Ну да, само собой, – послушно отвечаю я.
– Нет, ты меня не любишь! – кричит Гарри. – Не любишь! Не любишь!
Как в кино. Наезжает камера. Пылающие щеки, красноречиво отведенные в сторону глаза. До чего здорово у нас получается. Чешем как по писаному.
– Ты прав, Гарри. Я не люблю тебя. – И в ту же секунду, увидев его лицо, я вдруг понимаю:
– Ясный перец, не любишь. Я так и знал, – ухмыляется Гарри.
Хрюканье и ухмылки прекращаются, проходит целая минута. Снова мы гипнотизируем пол и стены. Вот бы кто-нибудь нас заснял. Телевизионщикам стоило бы заинтересоваться – потрясающее реалити-шоу. «Большой брат с разбитым сердцем». А Гарри мог бы блистать в шоу, как у Джереми Кайла.[14] И называлось бы оно «Моя жена надевает трусики-танга только для других».
– Любила ли ты меня когда-нибудь? – театрально закатывая глаза, шепчет Гарри.
Борюсь с очередным приступом дурацкого смеха и виновато жму плечами. Не до смеха теперь.
– Нет. Не особо. Во всяком случае, не так, как подобает хорошей жене.
Гарри охает, как будто я врезала ему под дых.
Черт. Он что, не знал, что ли?
– Поначалу думала, что оно придет позже, и я правда старалась. Все ждала и ждала, когда же у меня сердце начнет подскакивать, едва тебя увижу.
– А оно не подскакивало?
– Не-а. Никогда. Помнишь, я еще потолстела? А если б была влюблена, я бы похудела. Это все знают.
– Господи.
– Ну, Гарри, мы же с тобой друзья, верно? Мы женаты.
– Но я
Да пошел ты!
– Ах-ах-ах! Ты латентный любовник, а я нет!
Нет, точно надо разыскать адрес и сегодня же написать Альпину.
В кабинете духотища, хоть топор вешай. Аня встает и приоткрывает окно.
– Похоже, мы достигли уровня, на который обычно выходят не раньше чем к концу пятого семестра, – сообщает Аня ровным, слегка укоризненным голосом. – Зачем вы так торопитесь?
«Зачем мы вообще сюда явились? – едва не вырывается у меня. – И почему я до сих пор не съездила тебе по физиономии?»
Аня садится на место, несколько мгновений переводит взгляд с меня на Гарри и обратно, удерживая наше внимание, и улыбается заключительной улыбкой. Мы сидим как провинившиеся дети.
– Боюсь, наше время истекло, – объявляет она. И, словно спохватившись добавляет: – Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Временное отсутствие или дефицит любви не означает, что браку конец.
Чтоб ты сдохла, сучка!
Мацек
Умерла! Девушка из Польши. Вы слушайте: какой-то мужик, он ее поубивал. Тело нашли в парке в Глазго. Она на первой полосе «Пресс энд Джорнал». Я беру эту газету, чтобы тренироваться читать английский, но я не могу сейчас читать. Вот она на снимке, улыбается, и такая хорошенькая, такая молодая, радуется чему-то. Как будто завтра Рождество. А кто-то взял и поубивал ее, а полиция, она не знает – кто. Может, кто знакомый. Так и вижу ее родителей. Прощаются с дочкой каких-то две-три недели назад. Обнимают, плачут и шутят: найдешь, мол, себе богатого шотландского мужа; она машет им рукой в аэропорту. А теперь не могут поверить в этот ужас. Они-то думали, Шотландия безопасное место.
На прошлой неделе еще одна смерть – польский паренек. Нашли мертвым на дороге А-9. И никто не знает, как это случилось. Полиция все свидетелей ищет. Может, выпил, шел домой, упал на дороге и какая- то машина на него понаехала. А может, уже был мертвым и кто-то взял и выкинул его тело из машины, как мешок с мусором. Только маленькая заметка в газете, никаких фотографий на первой полосе, как с этой хорошенькой девушкой, которую поубивали. Но этот паренек – у него ведь тоже есть семья.
А польские родственники, если они приедут на похороны, увидят – здесь все по-другому. У нас в Польше на похоронах меньше цветов, но много-много свечей. И, поплакав, все улыбнутся и заговорят о хорошем. Мы знаем: грустить – значит удерживать душу. Когда любишь, долго не плачешь. Наша печаль тянет их вниз. Здесь все иначе. Им следовало бы забрать своих детей домой.
