— Вот, углядела всё-таки, — проворчал Лёня. — Я к бабушке Марфе. Куда тебе со мной, я ведь на лыжах!
— И я на лыжах.
— А как устанешь? Возись тогда с тобой. Небось и лыжи-то несмазанные!
Но Аринка будто не слышала Лёню. Она закрепила на ногах лыжи, схватила палки, выбежала со двора и встала на Лёнину лыжню:
— Поехали!
Лёня взмахнул палками:
— Эй вы, кони мои, кони! Кони резвые мои!..
И помчался по голубой, наезженной до блеска дороге.
Аринке некогда было кричать: «Эй вы, кони!» Она только об одном и думала, как бы ей не отстать от Лёни. Отстанешь — придётся вернуться домой. А это совсем неинтересно. Аринка очень любила Лёнину бабушку Марфу и очень любила ходить к ней в гости. Бабушка Марфа всегда приветит, чем-нибудь угостит да ещё и сказку расскажет.
— Вот дурачьё! — сказал, глядя им вслед с крыльца, Аринкин брат Корней-Всех-Умней. — И охота в такую даль бежать! Подумаешь, бабушку им навестить надо. Я бы ни за что не пошёл, дураков нету!
Пять километров не близкий путь. Тут и пригорки, и овражки, и мосты через реку, и шоссе, которые надо пересекать. А на шоссе гляди в оба: машины летят и в одну, и в другую сторону.
Но Лёня и Аринка не в первый раз отправляются к бабушке Марфе. Дорога им хорошо известна, а через шоссе они переходят, когда машин совсем не видно ни справа, ни слева. Так Лёня и обещал матери: если не видно ни одной машины, тогда и переходить через шоссе.
А после шоссе началась тихая ровная дорога по большом лугу. И хорошо, что тихая да ровная, потому что Аринка устала и у Лёниных «коней» притупился шаг.
— Замёрзла? — опросил Лёня и оглянулся на Аринку.
— Нет, — ответила Аринка. — А ты?
— Ия нет. А ты нос не отморозила?
— Кажется, нет.
— Ты его варежкой потри.
— Я тёрла.
— Ещё потри.
— Ладно.
Пробежали через широкий луг. Прошли через серебряную от мороза рощицу.
— Лёнь! — крикнула Аринка. — Ты устал?
— Немножко. А ты?
— И я немножко.
— Ладно. Скоро придём.
Кончилась рощица. Вышли в поле. Вот и бабушкин колхоз видно.
Бабушкин двор стоит на горе, его издалека видно. Вокруг двора толпятся берёзы, закатное солнце их тоже раскрасило. И стоит бабушкин домик будто в розовом саду.
Не успели Лёня и Аринка отворить калитку, а бабушка Марфа уже вышла на крыльцо.
— А я так и знала, что у меня сегодня гости будут, — сказала она.
— А почему ты знала, бабушка? — весело отозвался Лёня. — Мы же тебе телеграмму не посылали!
— У меня сердце такое чуткое, — сказала бабушка, — и без телеграммы знаю. Я сегодня и печку жарко натопила, вас поджидала.
Лёня сбросил с ног лыжи. Помог Аринке снять лыжи. У неё, оказывается, так застыли руки, что и не слушались совсем.
Как хорошо войти с мороза в тёплую избу!
Лёня и Аринка ещё в сенцах обмели веником валенки, чтобы не наследить. Потому что пол у бабушки Марфы был чистый, белый, и через всю избу лежали на полу полосатые дорожки.
И вся изба у бабушки была чистая. Бабушка Марфа не любила обоев. И никакой новой мебели не любила. Стены в избе были бревенчатые, бабушка их каждую весну мыла мочалкой с мылом. Вместо стульев были широкие лавки вдоль стен. Бабушке ничего не хотелось менять в своей старой избе. Может, лучше, когда у стола стулья стоят, но бабушке Марфе больше нравилось так, как было в старину — лавки вокруг всей избы: где хочешь, там и сядешь.
Но телевизор бабушка Марфа всё-таки впустила в свой дом. Она любила смотреть по телевизору всякие дальние страны, узнавала все новости, какие происходят на свете. Слушала хорошую музыку.
И электричество провела. Электричество ей нравилось, потому что по вечерам в избе стало очень светло, можно книгу читать, вязать что-нибудь. И лампу заправлять не надо, от керосиновой лампы руки всегда пахнут керосином, не сразу отмоешь.
А светить керосиновая лампа не очень горазда, при таком свете и двух строчек не прочтёшь, даже если очки наденешь.
— Входите, входите, мои дорогие гости! — сказала бабушка. — Ух, как вас мороз-то разрумянил — снегири, да и только! Не обижал он вас дорогой?
— Кто, бабушка?
— Да этот старый озорник-то?
— Какой озорник, бабушка?
— Ну, дедко Морозко!
Лёня и Аринка переглянулись, засмеялись.
— Немножко обижал, — сказала Аринка, — за нос меня всё хватал!
— А меня за уши! — сказал Лёня. — Только мы ему не поддавались.
— Ещё бы ему поддаваться! Ему только поддайся, он тут же и натворит какой-нибудь беды!
Бабушка разговаривала, а сама в это время собирала на стол. Налила горячих щей в миску, поставила блюдо студня, достала из подпола огурцов. Ну и вкусно же поели ребята, ничего вкуснее сроду не ели!
Пока поели, пока поговорили, солнышко за окнами погасло. На улице засинело, вышел светлый Месяц на небо, заглянул в избу и бросил на морозные стёкла пригоршню серебряных огоньков. В это время что-то затрещало по стенам, будто палкой стукнули по брёвнам — и в одном углу, и в другом.
— Вон, слышите? — усмехнулась бабушка. — Сердится, по стенам палицей бьёт!
В ответ по стенам опять что-то словно стрельнуло. А мимо окон метнулась длинная белая борода.
Бабушка подошла к окну и крикнула:
— Не озорничай, Старый! Я вот ужо выйду, задам тебе!
Лёня и Аринка засмеялись.
— А как ты ему задашь, бабушка? — сказал Лёня. — Разве ты с ним справишься?
— Да уж как-нибудь справлюсь! — проворчала бабушка.
Лёне после еды стало так тепло, так хорошо, что сразу разморило. Он прислонился к стенке, двигаться не хотелось, так бы и сидел до утра.
Аринка встала из-за стола, помогла бабушке Марфе убрать посуду. Бабушка достала из печки чугунок с горячей водой, Аринка стала мыть миски и ложки. Лёня смотрел на Аринку и на бабушку словно сквозь туман.
— Ложись, Лёня, спать, — сказала бабушка, — вот я тебе на лежанке постелю. А ты, Аринка, лезь на мою кровать. Кровать у меня широкая, тёплая. Ложитесь и спите себе.
